волнами и ждать, когда он вернется; могу первой увидеть его лодку.

Я подхожу к краю обрыва, усаживаюсь на сухую землю и выдыхаю. Звучит только мелодия

моря, бушующих волн, и никого здесь нет. Как я и хотела.

Папа редко бывает дома. Почти все время рыбачит. Иногда я не вижу его неделями и

невероятно скучаю. Они с мамой, словно созданы были для такой непутевой дочери. Даже не

знаю, что бы со мной сделали другие родители. Наверно, не вытаскивали из ванной, до верхушки

наполненной водой, а топили, в надежде, что их кошмарам придет конец.

Я наблюдаю за грозовыми тучами, скопившимися где-то над горизонтом, и тяжело

выдыхаю. Наверно, сегодня будет дождь. Сильный дождь, судя по молниям, сверкающим в

темно-синем, бардовом месиве из облаков. Я люблю дождь. Люблю считать капли.

– Ты никогда меня не слушаешь! – Неожиданно взвывает за моей спиной женский голос, и я

резко оборачиваюсь. Что это было? Всматриваюсь в кромку леса, настороженно слежу за

черными, толстыми стволами и морщусь. – Никогда! – Продолжает вопить голос из глубины

леса, и я вдруг понимаю, что кто-то забрался в ту же даль, что и я.

Отлично.

Я изо всех сил стискиваю в пальцах сухую землю, которая в тот же миг царапает до боли

ладони, и зажмуриваюсь. Почему. Почему. Пусть они уйдут.

– Чего ты орешь!

– Не трогай меня!

– Ко мне подойти, господи, живо подойди, идиотка!

Слышу, как скрипят зубы, и внезапно ощущаю этот поток ненависти, который смело

прорывается сквозь переплетенные, хрустящие ветки. Он врезается мне в спину клинком, и я

вдруг думаю, что спрыгнуть с утеса – отличная идея. Спрыгнуть. В воду.

Вода огородит от звуков, обнимет, примет в безмолвие.

– Отвали! Все, иди к черту! Я больше никогда не...

По утесу проносится звонкая пощечина, и я нервно дергаю головой.

Я ненавижу людей.

Ненавижу их поступки, слова. Ненавижу безнаказанность, с которой они вытворяют все, что

им угодно. Ненавижу.

– Ну и катись! – Взвывает парень под рыдания, вырывавшиеся изо рта девушки. – Ты

ненормальная идиотка, проваливай, давай, иди!

Его голос тонет в свисте ветра, а вот рыдания становятся громче, и тогда я понимаю, что

незнакомка, покачиваясь и держась руками за покрасневшее лицо, выбегает ко мне.

На мой утес.

На мое место.

Я смотрю на нее через плечо, а она застывает, впялив в меня стыдливый взгляд. Да, я всегда

вижу, когда людям стыдно. За то, кто они есть. За неумение дать сдачи. За горячее неуважение к

себе, к своему мнению, к своей жизни. Такие девушки, как она – дымка, они не живут, они

плавают и мельтешат перед глазами. От них отмахиваются ладонями, их не воспринимают. Они

никому не нужны. Ими пользуются, ею пользуются, пользовались так много раз. Я вижу правду в

серых, напухших глазах незнакомки.

Она не убегает, дергаясь от резких вдохов и выдохов, а я поднимаюсь.

В голове щелкает. Будто стрелка часов. Я наклоняю голову, смотрю на девушку, и я понимаю,

что она поломана. Ее надо починить. Надо забрать ее боль, отнять ужас, стыд. Я могу это

сделать. Но хочу ли я? Нужно ли это?

Неважно. Мои способности никогда не спрашивают разрешения. В какой-то момент я

просто перестаю себя контролировать. Я становлюсь совершенно другим человеком.

– Ты плачешь. Я могу это исправить. – Делаю шаг вперед, а позади волны врезаются в скалы

с оглушающим треском. – Тебе не будет больно, я обещаю.

Но ей будет больно. И еще много и много раз, потому что она вновь вернется к тому

кретину, что ударил ее. Или найдет нового. Она не умеет иначе. Она не вынесет урок, если я

избавлю ее от стыда, заберу ненависть, сделаю жизнь проще, но жизнь этого не любит. Не любит

быть простой. Поэтому она ударит вновь и гораздо сильнее.

Темноволосая девушка дергается, когда я оказываюсь совсем близко. Но назад я не

отступаю. Изучаю пристальным взглядом полопавшиеся сосуды в ее глазах, эти тоненькие нити,

что тянутся вокруг радужки воспаленной паутиной. Изучаю отпечаток его руки. Да. Видно даже