Всеслав тяжело вздохнул. Этот вечер напомнила ему ночевку на похожем озерце, когда он расспрашивал Любаву о ней самой, а Сольмир тихо спал рядом. Так же шуршали камыши, кто-то плескался в воде. Да вот только Любава была совсем другой.

 - Что с ней теперь будет? Я не смогу быть все время с ней, даже если стану служить князю Ярославу. А я не уверен, что стану. Станет ли заботиться княгиня о своей бывшей дружиннице? Я понял из рассказов самой Любавы, что она была им нужна в основном из-за своего отца Рагнара.

 - Да, княгини они такие, - подтвердил Сольмир грустно, - им не до простых людей.

 - Не знаю, как княгиня Инга, - вмешался в их разговор пришедший в себя Негорад. Он сутки назад очнулся, был по-прежнему слаб, но быстро шел на поправку, - но Марьяна Творимирычева Любку точно не бросит. Так что не изволь беспокоиться, Всеслав. Справимся, - и он слегка улыбнулся своей обычной холодноватой улыбкой.

 - Может она и придет в себя к возвращению в Новгород, - с сомнением произнес Сольмир, - но знаешь, что нужно попробовать сделать?

 - Что?

 - Отвести ее в храм. Не в какую-нибудь местную базилику, она ее может испугаться, а в ее родной, русский храм. С крестом в основании и куполом сверху.

 - Понял. Это Червенские земли. Придется немного изменить путь.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

 Наконец, впереди, на холме среди березок показались маковки русской церквушки. Всеслав с Сольмиром повели к ней Любаву. Хорошо, что та была послушной. Только есть отказывалась, а других трудностей им не создавала. Но церковь оказалась заперта. Всеслав отловил местную бабу, выяснил, где домик священника, и решительно потащил туда растерявшегося Сольмира и Любаву.

 Дородный темноволосый батюшка с густой окладистой бородой спокойно наслаждался послеобеденным сном, когда к нему вломились два измотанных, озлобленных воина и полностью малахольная девица.

 - Батюшка, мы по очень важному делу, - холодно обратился к нему Всеслав.

 Бросив всего один взгляд в ледяные глаза заговорившего с ним воина, батюшка понял, что если он попробует его выставить, то как бы его мирный послеобеденный сон не перешел в сон вечный. Делать было нечего. Он сел на скамье, зевнул и задумчиво почесал бороду. Любава по укорененной еще в детстве привычке подошла под благословение. Всеслав с явным недоверием в холодный серых глазах изучал очень приземленного русского священника. Рубаха, в которой тот почивал, перед тем, как к нему ворвались нуждающиеся, не скрывала дородности его телес.

 - Мою невесту нужно приобщить Святым Тайнам, - вполне грамотно сказал воин, решившись.
– Мы пережили тяжелый бой, она потеряла дорогих людей, и с тех пор вот в таком виде.

 - Мне бы исповедаться, - тихо проговорила Любава. В ее взгляде промелькнула болезненная тревога.
– Я убила воина.

 - Да куда тебе, - с досадой вмешался Всеслав.
– Это я его убил. И ничуть не жалею. Хотел бы жить - сидел бы дома. Не ходил бы грабить чужие земли.

 В Любавиных глазах тревога снова сменилась пустотой и рассеянностью.

 - Так-так, - сказал батюшка, окидывая Любаву быстрым взглядом.

 - Батюшка, меня крестили перед тем боем, но мой наставник погиб, - нерешительно сказал Сольмир, складывая руки так, как только что сделал Любава, и благоговейно подходя под священническое благословение.
– Может быть, вы преподадите мне наставление. И нам бы отслужить заупокойную службу по убитым монахам...

 - Да, дела-а-а, - неопределенно сказал священник, нашаривая поршни под лавкой, обуваясь и вставая.
– Идите, подождите меня возле храма. Я сейчас подойду.

 - Я не пойду в храм в таком виде, - внезапно уперлась Любава.
– У меня голова не покрыта.

 - Накинь край плаща на голову, - с необычайной для него мягкостью ответил Всеслав, потянувшись к ней, чтобы расстегнуть ей фибулу на плаще.

 - Я принесу платок, - вмешался батюшка.
– Идите.

 В храм вместе со священником вошли Сольмир и Любава. Всеслав остался ждать снаружи. Над кровлей сонно ворковали голуби, вдали куковала кукушка, где-то кукарекали петухи. Над цветами клевера сонно жужжал шмель. Всеслав ждал, не особенно на что-то надеясь, но все же ждал чего-то, толком сам не зная чего.

 Потом двери храма медленно раскрылись, первым наружу вышел батюшка и сделал шаг в сторону. Следом за ним вышла Любава с покрытой платком из небеленого льна платком, головой. И Всеслав, не помня себя, медленно поднялся с пенька, на котором сидел. Да, Любава была в слезах, но взгляд у нее был вполне осмысленный. Она молча смотрела на него.

 - Ничего особенного, Вселав, но...
– подсказал ей сзади Сольмир.

 - Ничего особенного, Всеслав, - повторила за ним Любава и грустно улыбнулась, - но мы попросили батюшку, сходить к нам в лагерь, преподать Тайны Творимиру.