Но что же, что произошло во дворце? Предвестники недоброго уже замечались несколько дней. Однако казалось, это может коснуться кого угодно другого, но не Зубатова, у которого сделано решительно все, что только можно было сделать. Да, Одесса как раз вызывала наибольшую тревогу, но кто же не знал в министерстве об этом! Почему спрашивают только с него?

Фон Плеве леденил Зубатова своим неподвижным взглядом. В нем уже читалось готовое решение. Но для того, чтобы объявить вслух, необходимо было все же как-то обосновать его.

— Кто принимает участие в одесской стачке? Я ставлю вопрос в упор.

— Не значит ли это, ваше высокопревосходительство, что в одесской стачке принимаю участие лично я? — уже чувствуя, что его словно бы покачивает пьяная волна, сдержанно проговорил Зубатов.

Позванивая шпорами, приблизился фон Валь.

— На вашем месте, Зубатов, я бы соблюдал необходимые приличия.

— Пожалуйста, фон Валь, становитесь на мое место, — огрызнулся Зубатов, сделал коротенький шаг в сторону, и лицо его покрылось багровыми пятнами. — Это место я с удовольствием вам уступлю. Вы, вероятно, сумеете и точнее меня ответить.

— Да, отвечу, — сухо сказал фон Валь. — В одесских забастовках принимают участие все рабочие ваших обществ.

Плеве невольно поморщился. Вмешательство фон Валя превращало разговор в балаган: Зубатов не упустит случая дать сдачи.

— Вы напрасно сожалеете, фон Валь, что вами не создано никаких обществ. Как видите, это довольно-таки беспокойно. Вести допросы значительно легче. — Зубатов слегка наклонил голову в сторону министра. — Простите, ваше высокопревосходительство! Если вам удобен был именно такой ответ, я его подтверждаю.

— Вам ничего иного и не оставалось сделать, — мрачно сказал фон Плеве.

И распрямился. Внутри у него все клокотало, но он понимал, что и Зубатов вышел из своего обычного равновесия. Стало быть, надо вести дело так, чтобы самому ни в чем не сорваться, а вызвать на это Зубатова. Тогда и удар будет сильнее, и выглядеть будет он справедливее. В ушах министра еще звучали слова, недавно сказанные князем Мещерским: «Помилуйте, Вячеслав Константинович, граф Витте спит и видит себя в вашем кресле, а этот любимчик ваш Зубатов всегда ради Сергея Юльевича сумеет любой промах полицейского ведомства повернуть так, что лично ответственным за него останетесь вы и только вы». Теперь он с ненавистью вглядывался в Зубатова. Предсказание князя Мещерского подтвердилось. Царь только что во дворце высказал крайнее недовольство одесскими событиями и поставил это в вину ему, фон Плеве. Каких же усилий стоило, чтобы гнев государя отвести от себя и обратить на истинного виновника!

— Вы, может быть, соблаговолите подтвердить тогда и то, что одесская стачка носит чисто революционный характер? И объясните, как это согласуется с участием в ней рабочих из ваших, как вы всегда утверждали, мирных обществ? — заговорил снова фон Плеве.

— Подтверждаю и это, — холодно сказал Зубатов, но губы у него сохли от волнения. Куда гнет Плеве? Какой им заранее предопределен конец разговора? И в какой момент надо ему, Зубатову, пойти ва-банк, если все равно не ждать благоприятного исхода? — Вы, ваше высокопревосходительство, настоятельно называете рабочие общества моими. Пусть так. При этих условиях участие рабочих моих обществ в революционной стачке согласуется единственным образом: у меня не было и нет достаточной власти, чтобы этого не произошло.

— Власти? — Фон Плеве прорвало. Такого хода со стороны Зубатова он никак не ожидал. И теперь, уязвленный в самое сердце, не смог сдержаться, закричал: — Какой вам власти захотелось? Уж не министра ли внутренних дел?

— Власти достаточной, чтобы заставить предпринимателей уважать устав рабочих обществ, которые вы благосклонно назвали моими, но которые разрешены свыше и действуют при поддержке вашей и великого князя Сергея Александровича. Будь у меня власть, тогда и не было бы стачки вообще и тем более революционного характера. Дмитрий Сергеевич Сипягин…

— Довольно! — вне себя ударил кулаком по столу фон Плеве. — Вы что — предрекаете мне судьбу Сипягина? Он убит, и я не знаю, насколько чиста в этом ваша совесть!

— Вы скрытый революционер, Зубатов! — взорвался фон Валь. И аксельбанты на его груди так и заплясали.

— Такой же, как и вы! — Зубатова тоже понесло неведомым ураганом. — Вы даже опаснее, потому что все время льете масло в огонь революции, который я стараюсь погасить.

— В вас не стреляли, а в меня стреляли, и это лучшее доказательство…

— Вы слишком часто напоминаете об этом, фон Валь! Если бы вас убили, вы, вероятно, хвастались бы этим и еще больше.

Фон Плеве стучал кулаком по столу. Его не слушали.

— Одесскую забастовку начал Шаевич. Это ваш человек. Проверено!.. — кричал фон Валь.

— Вы проверили то, что в каждой подворотне известно, — перебивал его Зубатов. — Но вы не проверили, при каких обстоятельствах эсдеки перехватили инициативу. Не проверили, кто из местных властей…

— Вы забываетесь! Вы служите…