Шрифт:
Дубровинский громко выговаривал Анне: вечная копуша, никогда ничего вовремя не приготовит, за ворота выйти — полчаса перед зеркалом вертится. Упустили прибытие парохода. Где теперь найдешь Павла Семеныча? Какое огорчение ему причинили! Анна, войдя в роль, еще громче, чем он, всю вину валила на мужа, тупицу, который никогда ничего толком объяснить не умеет.
Так, в перебранке, они доехали до гостиницы Телегина на Соборной. Дубровинский выпрыгнул из экипажа, подал руку Анне. Она фыркнула и отказалась. Извозчик покачал головой: дамочка с характером.
Минут через пять Дубровинский вышел из подъезда обескураженный, разводя руками. Анна тут же набросилась на него:
— Нету? Так я и знала! Павел Семеныч с причудами. Ему если в гостиницу, только в самую лучшую. Уж на чем, на чем, а на этом он скупиться не станет.
— Давай, голубчик, гони в «Большую центральную», — вздохнув, попросил Дубровинский.
По дороге они «помирились» и вошли в гостиницу вместе. Дубровинский бережно поддерживал Анну под руку. Весело переговариваясь, приблизились к полированному барьеру, за которым величественно восседал тучный, лоснящийся портье.
— Послушайте, — небрежно обратился к нему Дубровинский, — в каком номере остановился у вас только что с пароходом прибывший, немного эксцентричный, чудаковатый господин?
Он не знал, какой фамилией мог назвать себя Трофимов, и потому, перебрасываясь незначащими репликами с женой, словно бы между прочим сообщал портье некоторые его приметы. Тот, склонив голову набок, слушал со снисходительной улыбкой.
— Не с корзиной ли? — спросил, теперь и совсем откровенно посмеиваясь. — А позвольте: его фамилия?
— С корзиной? — удивился Дубровинский. И пропустил второй вопрос мимо ушей. — Нет, не думаю. Впрочем, это как раз в его духе. Он способен.
— Да, конечно, с корзиной! — воскликнула Анна. — Я просила тетю послать побольше самой лучшей тарани.
— Лидочка, ты прелесть! — сказал Дубровинский и поцеловал ей ручку. — Итак, в каком он номере?
— В двадцать седьмом, — ответил портье, становясь вежливо-серьезным. — Второй этаж, направо.
— Пожалуйста, распорядитесь, — Дубровинский многозначительно поднял палец, — распорядитесь подать туда шампанское, шоколад и ананас. Есть апельсины?
— Все, что прикажете, — с полной готовностью ответил портье.
Анна поспешила добавить:
— И миндаль. — Словоохотливо объяснила: — Нет, вы представляете: заехать сразу с парохода не к родным, а в гостиницу! Вот самолюбие! Вот чудачество! Как это можно?
— Ничего, Лидочка! Мы его все равно утащим к себе. Извозчика я не отпускал, — сказал Дубровинский.
Сделал благодарственный жест рукой — портье в ответ поклонился, и они стали подниматься по лестнице.
Трофимов на их стук отозвался не сразу, и Дубровинский с тревогой подумал: не пытается ли он каким-нибудь образом избавиться от своего опасного багажа. А окликнуть его, назвать себя сквозь массивную дверь было бы неосторожностью. По коридору ходили неведомо какие люди. Наконец щелкнул замок. В узкой щели показалось бледное лицо Трофимова.
— Павел Семеныч! — радостно закричал Дубровинский, заметив приближающегося коридорного. — Мы вас ждем у себя, Лидочка пирогов напекла, а вы — скажите пожалуйста! — в гостиницу! Ай-я-яй! Ну, с приездом вас! С приездом! Да позвольте же вас обнять и поцеловать!
Коридорный пробежал мимо, и Дубровинский, освободив из своих объятий вытащенного из номера Трофимова, озорно подмигнул. Теперь можно было и войти в помещение. Еще ошеломленный неожиданностью этой встречи, Трофимов не знал, что делать. Заметался по комнате.
— Иосиф Федорович, — бормотал он испуганно, — бога ради, уходите! Зачем вы здесь? За мной от самой пристани тащился хвост, я совершенно изнемог, вбежал сюда. Вот-вот может нагрянуть полиция. Я в отчаянии. Как быть с литературой? Бросить здесь? Сжечь? Топка голландской печи выходит в коридор. Или попытаться вынести? Но бежать отсюда надо как можно скорее.
— Так и сделаем, Павел Семенович! Успокойтесь, прошу вас! — Дубровинский оглядывал номер: где же корзина? — Сделайте веселое лицо. И пойдемте. Но прежде в честь приезда вашего мы выпьем шампанского. Сядьте к столу, шампанское сейчас принесут. А насчет хвоста — это был наш человек.
— Да что вы? — озадаченно вскрикнул Трофимов. — Нет, нет, тот, что преследовал меня, явный шпик. В этом я убежден. После я вам все объясню. Дайте скорее совет: как поступить. И уходите. Не хватало, чтобы еще и вас здесь застали!
— После и я вам все объясню, Павел Семеныч! Забрели вы, прямо скажем, в очень неподходящую гостиницу, извините за вольность, словно бы сели нагишом в муравейник. Но ничего, только, пожалуйста, спокойнее и веселее. Где корзина?
— Я задвинул ее под кровать. Бросил бы здесь и ушел, но боюсь, нет ли среди литературы чего-нибудь точно наводящего на след. Варенцова укладывала, не предполагая, конечно, что такое может случиться.