— Да тут получилась немного забавная история, — ответил Дубровинский и надломил ветку орешника, пропуская вперед жену. Они вступили в лесную чащу. — В Москве проходила областная конференция. Предполагалось, что приедет Ленин. Но его задержали неотложные дела в Петербурге. Он попросил, чтобы поехал я, — потому и скорбная телеграмма твоя, Аня, искала меня так долго. Вхожу и слышу — за спиной у меня переговариваются: «Ленин. Это Ленин». Представь мое положение в такой момент! Оборачиваюсь, но я ведь не знаю, кто сказал эти слова. И негоже вслух заявлять неведомо кому: «Товарищи, вы ошиблись!» А по ходу конференции выступать мне как представителю Петербургского комитета совершенно необходимо. Обсуждается наш конфликт с Центральным Комитетом. Вопрос наиважнейший. Люди ждут выступления Ленина. Каково говорить мне! Называюсь Макаровым — паспорт у меня на Макарова сейчас — и вижу на многих лицах полнейшее недоумение. Но выступил все же, Наташа потом сказала, что я хорошо, убедительно выступал, мне аплодировали…

— Да кто же такая эта Наташа? — снова спросила Анна, верная своему замыслу не разжигать спора, хотя ее заинтересовала совсем не Наташа, а конфликт Петербургского комитета, значит, Ленина, с Центральным Комитетом, значит, со сторонниками Плеханова и Мартова.

— Это Конкордия Самойлова. Она была докладчиком по итогам съезда.

— И что же рассказывала она о Сибири? — спросила Анна, уловив момент, когда Дубровинский запнулся, разглядывая в полутьме, где лучше обойти густую заросль шиповника.

— О Сибири? Она, знаешь, из Иркутска, училась там в гимназии. Совсем поблизости от этого города кедровая, вековая тайга. А красавица Ангара, озеро Байкал… — Он поманил жену за собой. — Сюда, Аня! Дай руку, — помог ей перешагнуть через валежину. — Ты знаешь, что означает «думское» министерство? Это же в чистом виде кадетское министерство! Дума, в которой засилье кадетов, если бы даже дать ей такое право, конечно, назначит министров, вполне угодных верховной власти. Стало быть, мы, поддерживая лозунг этого «министерства», практически будем поддерживать кадетов, Трепова, царя! Вот ведь до какой нелепости можно дойти…

И он с жаром стал рассказывать о том, что Петербургский комитет, а за ним и многие другие организации приняли резолюции принципиального несогласия с тактикой ЦК по отношению к Думе. А коль скоро ЦК ныне выражает волю лишь меньшинства партии, создается неизбежный конфликт между ее большинством и центральными учреждениями. Этот конфликт не может быть разрешен иначе, как созывом экстренного Пятого съезда…

Увлеченный своим рассказом, он шел и шел в глубь леса. Анна едва-едва успевала за ним.

Летние ночи короткие, начинался рассвет, со стороны деревни донесся призывный звук рожка — это пастух собирал на выгон коровье стадо.

— Ося, а я подосиновик нашла! — вскрикнула Анна. — Смотри, какая у него красивая красная шляпка! Вот девочкам будет радость: папа пришел, грибов набрал!

Дубровинский остановился. Плечи, ноги — мокрые от росы. Аня тоже вся мокрая. А тепло, хорошо! Он несколько раз глубоко вздохнул всей грудью, так, что кольнуло в правом боку. И засмеялся. Вот уж действительно позвал в лес, а сам и леса не видит. Стал глазами обшаривать поляну и тоже заметил близ корня старой березы гриб на необыкновенно толстой ножке.

— Не хвастайся, Аня, и я нашел подосиновик. — Он подбежал, сорвал его и подал жене. — Эк, толстяк какой! Банкир!

— Да это же не подосиновик, тебе повезло, это белый гриб, боровик! Ты, оказывается, ничего не смыслишь в грибах. Этак наберешь и мухоморов! — Анна забавлялась его растерянностью. — А еще мечтаешь под старость жить в лесу! Ося, Ося!

— Ну и что же, — проговорил он. — Ты ведь будешь со мной… И выбросишь найденные мной мухоморы.

— Если бы ты позволил мне это всегда делать! — вырвалось у Анны.

— Ты не считаешь правильной позицию Петербургского комитета? — Дубровинский понял ее иносказание. — Почему? Пятый съезд совершенно необходим, надо же в конце концов добиться такого положения, чтобы партией руководило ее большинство.

— Да, конечно, Пятый, Шестой, может быть, даже Десятый, — с раздражением сказала Анна, — словом, до тех пор собирать съезды, пока Ленин не станет во главе партии, а умницы Плеханов, Мартов и Аксельрод не будут разбиты в прах.

— Ленин и сейчас стоит во главе партии, — возразил Дубровинский, — но будет лучше, когда вместе с ним во главе партии окажется и Центральный Комитет, а меньшинство — эти твои «умницы» — не будут диктовать свою волю большинству. Если бы ты видела и слышала, Аня, с какой душевной болью говорит Ленин о своем разладе с этими людьми, — действительно, умницами! — как он стремится привлечь их на свою сторону…

— Для этого нет надобности испытывать душевную боль, — перебила Анна, — достаточно кой в чем пойти им навстречу.

— Это как раз то, что в свое время делал я. По недомыслию. Не знаю человека более чуткого и внимательного, чем Владимир Ильич, и когда ты…

— Ося, прости, я вовсе не хотела принизить его как человека. Если это нечаянно прозвучало так, беру свои слова назад, я знаю, как ты его любишь и веришь ему. Ты с возмущением цитировал Плеханова: «…вопрос в том, кто из нас доведет дело революции до конца; я утверждаю, что не Ленин». Ося, может быть, я много беру на себя, но я утверждаю то же самое, что и Плеханов.