Он сделал паузу.

– Что бы там ни было, оно находится за пределами человеческого понимания. Его нельзя понять или выразить человеческим языком. Наибольшее, чего мы можем ожидать - это мимолётные видения, и при этом ещё надеяться на то, что они не уничтожат наши умы. Человеческий разум слаб и встреча лицом к лицу с посмертным бытиём разрушит его. Его нельзя охватить нашими нынешними умственными способностями.

– То есть вы верите в жизнь после смерти?
– спросила Мана.

– Я верю, что мы существуем в той или иной форме, да. Но я не могу надеяться описать его, - он отвёл взгляд.
– Дело в том, что никто из нас точно не знает. Есть лишь беспочвенные теории.

Мана притворилась, что сделала пометку. Некоторое время она обходила стороной проблемы теологии в беседе с ним. В основном потому, что сама Мана организованную религию считала бесполезной. Часть её не могла видеть Бога евреев, или христиан, или мусульман благожелательным, не после Удара. Она всё равно соблюдала популярные праздники, в основном из-за привычки и общественных норм, но слепой веры не имела.

В абстрактном смысле она была духовной. Она верила в существование правильного и неправильного, в добро и зло, но в конечном итоге это был выбор человека. Либо ты просыпался утром и шёл на работу, либо ты просыпался утром, шёл на работу и убивал там всех из дробовика. Люди несли ответственность за их действия.

И Синдзи, с его умом, заключённым в тюрьму, видимо, пришёл к таким же выводам.

– Итак, - сказала она, - вы не верите в высший суд?

– Нет. Единственный суд, который влияет на нас, - это человеческий.

– Но вы верите в грехи?

– Я верю, что человеческие общества инстинктивно создают правильное и неправильное, - сказал Синдзи, - основываясь на политике, экономике, способах ведения войн и культуре. Я верю, что во всех них есть неотъемлемая "божественность". Все они имеют достоинства для соответствующих обществ.

– Вы верите в возмездие? В наказание согрешивших?

– Да.

– Вы чувствуете, что сейчас вы наказаны?

– Да.

– Что ж... вы не чувствуете, что уже достаточно наказаны?

Синдзи не ответил.

– Какое, на ваш взгляд, преступление является самым ужасным?
– спросила она спустя мгновение. Мана уже знала, как он ответит, и тихо гордилась тому, как загнала его в угол.

– Убийство, - сказал Синдзи.

Мана попыталась не улыбнуться.

Кацураги Мисато и Аянами Рей. Большинство информированного персонала, с которыми говорила Мана, рассказывало одно и то же: обе они были мертвы и никогда не вернутся. Из посмертной записки Синдзи было понятно, что ответственность за их смерти он брал на себя. Значит, первое имя в списке, этот Каору, тоже должен быть потерей, в которой он считал себя виновным.

Мана перечитывала записи по боям с Ангелами с лёгкой одержимостью. Она их практически выучила вплоть до времени, дат и мест. Кроме отчётов, которые стали ей доступны, она имела допуск к протоколам диалогов и записям электронных устройств, так же как и к личным логам и анализам, проводившимся после сражений.

И она знала, что за время всех нападений Ангелов в Токио-3 погибли триста семнадцать военных, семьдесят два сотрудника NERV и пятьдесят шесть гражданских. Каждая из этих смертей прямо или косвенно была связана с высадкой Евангелионов. Конечно, сколько из этого знали пилоты, было неизвестно. Почему-то Мана не могла себе представить, как NERV рассказывает кучке подростков о жертвах, вызванных их действиями.

Но Синдзи легко брал на себя ответственность за смерти многих людей. Это означало, что они должны были быть близки, этот Каору и Синдзи. Может быть, кто-то, попавший в битву? Потеря, которую он воспринял близко к сердцу? Несмотря на его слова, несмотря на сохранившиеся записи войны, Мана не могла поверить, что он мог быть причастен к чей-то смерти. Не умышленно. Это просто не подходило его характеру.

– Убийство - это ужасное преступление, - сказала Мана.
– Вы считаете, что люди, с божественным вмешательством или без, инстинктивно разыскивают преступников и наказывают их?

– Если это подходит культуре.

– Вы имеете в виду, что раз уж жертва не может получить возмездия лично, то живущие должны взыскать его?

– Полагаю, да, - медленно сказал Синдзи, которому внезапно не понравилось, куда она клонит.

– Вы считаете, что живущие имеют обязательство наказывать? Что те, кто ответственны за причинение смерти, заслуживают наказания?

– Мое мнение мало чего стоит, - тихо сказал он.

– Но раз уж вы так много раз держали жизни столь многих в своих руках, оно чего-то стоит. Конечно, к нынешнему дню вы осознали число людей, полагавшихся на вас ради спасения, и что не все из них выжили. Хоть это было вне вашей власти, это правда. Вы всё ещё считаете, что должны быть наказаны за них?

Синдзи не ответил, но она могла догадаться.

– Я хочу спросить у вас, кем был Каору, - сказала Мана.

Она не увидела ни движения, ни какой-либо видимой реакции. Его лицо осталось спокойным, глаза тусклыми и впавшими. Он не выглядел раздражённым, или удивлённым, или грустным.

И вновь она говорила о ком-то, кто очевидно был важен ему, но Синдзи и глазом не моргнул. Он не раздражался или злился. Это волновало её, что он никогда не злился. Все порой злятся, такова человеческая природа. Почему он был другим? Почему он боялся показать немного гнева?