Шрифт:
Удовлетворённая своей ложью, она откинулась на спинку дивана. Наконец, покачав головой, она спросила:
– Чего вы надеетесь добиться молчанием?
– Чего вы надеетесь добиться знанием?
– Правды, - немедленно ответила она.
– Ну, по крайней мере, вы честны. Спасибо за это, - Синдзи поднял на неё взгляд.
– Но это недостаточно хорошая причина.
– Тогда какая хороша? Вы говорили с бесчисленным количеством докторов и солдат и отказали им всем. Мы недостаточно хороши? Вы думаете, что лучше остальных?
– Мана немедленно пожалела о своих словах.
– Остальных?
– он кивнул.
– Значит, вы такая же, как и все. Вы видите меня не совсем человеком. После того, что я видел и делал... Пожалуй, вы правы. Я не человек. Я нечто иное. Не большее... или лучшее, нет. Меньшее. Я меньшее, чем человек.
– Синдзи-сан, простите. Я...
– Не извиняйтесь. Вы правы. Во время Третьего Удара я отказался от кое-чего фундаментального.
Сердце Маны забилось быстрее. Ей удалось вымотать его.
– И что же это было?
– немедленно спросила она.
Он улыбнулся ей, нежно, спокойно.
– Мой рассудок.
Она похолодела.
– Что?..
– прошептала она.
– Чтобы увидеть Третий Удар, мне надо было оставить мой рассудок. Он сдерживал меня.
Мана почувствовала, как комната начала вращаться. Она вцепилась руками в диван. Она почувствовала, будто очутилась на краю пропасти. Синдзи продолжал говорить.
– А недавно меня заставили вновь обрести его. Понимаете, сейчас, прямо сейчас, я нахожусь в аду. Не том аду, о котором говорят другие по возвращении. Нет. Я в настоящем аду и никогда не смогу убежать.
***
Мана сидела в своём офисе. Свет был включен только у неё. Все остальные, даже уборщицы, разошлись по домам. Она сгорбилась над своим столом, просматривая записи интервью Икари Синдзи, записанные годы назад, до его попытки самоубийства. Было совершенно очевидно, что мальчик безумен. Его допрашивали как преступника, оскорбляли и избивали. Когда он не плакал, он кричал странные и бессвязные вещи об убийстве своего отца, Кацураги, Аянами и любого другого, чьё имя приходило в его голову.
Мана перемотала запись к одному из таких припадков: он раздирал свой рот, почти вырывая язык.
" Нет! Я не убивал отца! Я не жрал его живьё м! "
Его пришлось изолировать.
Она нашла ещё одну, на которой он почти смог вытащить левый глаз из глазницы своими пальцами.
" Я убил её! Я убивал её так много р аз! Она улыбалась и я убивал её ! "
Его опять изолировали.
Мана наткнулась на ещё одну, вытирая пот с лица.
Синдзи раздробил свою правую ладонь об пол. Она свисала с запястья под неестественным углом, из кожи, как зубы, торчали осколки костей.
" Я убиваю всех, кто говорит, что любит меня! "
Она выключила монитор и покосилась на мусорное ведро, находя его неплохим новым домом для содержимого желудка. Сосредоточившись, она сглотнула желчь, прогоняя образы увиденного подальше в тёмные углы разума. Что за херня тут творилась?
Что, чёрт возьми, с ним произошло? Свидетельства Аобы, даже частички информации от Сорью ясно описывали мальчика, страдающего от серьёзной депрессии, но не от вспышек безумия. Столь жестокие допросы наконец сломали его? Или же так повлияло разделение с Сорью? Или же просто до него наконец дошло состояние вещей, от которого он так долго убегал? Что? Что же такое с ним случилось, что полностью его сломило?
Мана нахмурилась. Что с ним сделали военные после того как нашли? На всех записях, к которым она имела доступ, не было периода более шести месяцев, прошедших между захватом пилотов и записью интервью. Конечно, временные рамки были далеки от идеальных, и пробелы в любой информации сейчас были обычным явлением, но она была убеждена, что с ним что-то случилось. Что-то должно было случиться.
Но что?
Собственно говоря, почему ООН ходило на цыпочках вокруг Икари и остальных? Почему они тратили время и деньги на врачей, когда могли с легкостью выбить из них правду под пытками? Чего они пытались добиться?
Мана пораженчески повесила голову. Её первая встреча с Синдзи провалилась. Её изучение прошлого лишь принесло больше вопросов. Такими темпами её скоро снимут с этого дела. Скоро Тэйпер вызовет её и вновь отправит слушать анонимные истории выживших, ожидая дня, когда она тоже сломается.