Но прежде чем все они ворвались в неё, она увидела в оранжевом последнее. Белое лицо. Не бледное, которое она всегда ожидала от неё, а белое. Только белое. Белая кожа, белые зубы, белые волосы, но красные глаза. Грязные мерзкие красные глаза. Смотрящие прямо на неё. Будто она была номером в цирке. Запертая в клетке с одним глазом и одной рукой.

Белая штука улыбалась ей.

Имя. Имя пришло ей на ум, но оно всё ещё было туманным. Она сильно сконцентрировалась на нём, и вскоре вспомнила цифру "один". Нет, не один. Первый. Первый что-то. Первый ребёнок? Да, Первый Ребёнок. Рёдзи был её первым ребёнком тоже. У него были рыжие волосы. Но глаза голубые. Голубые глаза были хорошими. Красные глаза были плохими. Как цифра один.

Один. Одна, порознь. Одна, она была одна.

"Сука".

Белая штука улыбалась ей. Словно она была везде. И нигде тоже. Вокруг, повсюду, но не вокруг или повсюду. Но белая штука улыбалась и чувство везде росло и росло, пока его не вырвали, и затем всё рухнуло и устремилось в нигде, чтобы заполнить её тем, что ей принадлежало, чтобы она могла снова думать и чувствовать. Это было ужасно, но этого она хотела. Она думала, что думала, что хотела.

"Сука".

Она проснулась и вокруг её шеи были руки. С глазами над ней, которые видели сквозь её лицо на её внутренности, и из которых пошла вода, когда она коснулась их. Голос, который плакал. Ум, который всегда был где-то в другом месте.

Он смотрел на неё, хотя она была мёртвой. Он думал о ней, хотя она была инертной. Он произносил её имя, когда должен был делать с ней вещи, которые не дадут ему снова душить её. И началось то побуждение, та мотивация

Шёл день за днём и они были единственными живыми в мёртвых местах, где они ходили и спали. Они были одни.

Они жили в одной квартире; комнаты, где они закрывали глаза, разделены узким коридором. Но он заставлял видеть его каждый день, чтобы он мог делать с ней вещи. Убирать, готовить, менять бинты. Когда он делал это, было почти легко забыть, чем он был на самом деле и что на самом деле хотел сделать.

Прошёл день, неделя, год, жизнь, неважно. Они чувствовали себя так же. Её время перестало иметь смысл, потому что не было больше никого, чтобы смотреть на неё. Она больше не могла считать минуты до тех пор, пока люди видели её, или пока не будут способны видеть её. И без других людей, от которых она могла себя отличить, она потеряла чувство времени. Порой она открывала глаза и находила себя в других местах как

Комната в квартире, которую он называл кухней, и хотя там были предметы под названиями "плита" и "холодильник", они были сломаны и пусты. Она сидела у предмета под названием "стол", но у него посередине была трещина, как у того ужасного огромного лица, которое запачкало небо. Одной ножки не было, и он собрал деревяшки и коробки с улицы, чтобы он стоял и они могли сидеть на нём и есть на нём.

Она наморщила лоб от грызущего чувства дискомфорта и посмотрела вниз. Между её ног на стул вытекало красное. Она долго смотрела на него. Она раньше видела, как из её тела выходит красное. Когда он менял её бинты, порой там было красное. Он всегда отводил взгляд. Теперь красное было между её ног. Но там не было бинтов. Поэтому ему надо было наложить туда бинты.

Она поднялась с места и пошла к нему, оставляя за собой красный след. Он был у раковины, делал что-то с ножом и овощами, и не увидел её. Она встала за ним, ожидая быть замеченной, и не была. Поэтому она открыла рот. Слова всегда заставляли его увидеть её.

– Можешь поправить?

Он наконец повернулся, не удивившись тому, как близко она подошла. Она отступила и села на пол перед ним и раздвинула ноги, чтобы найти протечку. Она подняла платье, которое он дал ей, чтобы заменить ту другую красную кожу, и спустила те неудобные трусы, которые он дал ей. Они тоже были красными.

Мучительно долго он смотрел на неё. Он не покраснел. Он выглядел так, словно пытается догадаться до чего-то. Наконец он молча повернулся к раковине.

– Не можешь поправить? Почему нет? Я вежливо попросила. Почему ты не делаешь это? У тебя хорошо получается.

Не ответил.

– Не можешь поправить? Мне не нравится красное. Оно неудобное и пахнет. Пожалуйста, поправь это.

Она подползла к нему на четвереньках и подёргала за ногу. Было неправильно просить его, но он делал это раньше для неё, и если он отвлечется, может, не будет

– Пожалуйста? Пожалуйста? Пожалуйста? Пожалуйста? Пожалуйста? Пожалуйста? Пожа...

Он развернулся. Нож и овощи разлетелись по полу. Она была не против. Он наконец собирался поправить это.

Он пнул её ногой, за которую она хваталась, и она отлетела назад. Она попыталась встать, и из-за этого её живот заболел. Он встал на колени и толкнул её на пол. Она приземлилась на спину и охнула. Было немного больно.

Он раздвинул её ноги. Она была не против. Он собирался поправить выходящее красное. Потом она поняла, что он прижал своё левое бедро к месту между её ног. Вскоре оно испачкалось в красном.

Его тело дрогнуло, и она подумала, что он упадет на неё. Она закрыла глаза. Глухой удар открыл их вновь. Его ладонь упёрлась в пол рядом с её лицом. Другая рука нащупывала что-то ниже его пояса. Что он делал? Он был над ней, но руки были не на её горле, поэтому причин для волнения не было.

Нет, прорычал он. Его глаза были закрыты. Они тряслись. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.