Министр обороны занял своё кресло, отсчёт пошёл, корабль медленно пополз в небо на столбе огня.

Через час он вышел на расчётную орбиту.

Вздохнувший с облегчением Чжан Хайшэн начал было пространно докладывать Лю Фунчэну о радостном событии, но министр перебил его:

— Слишком медленно поднимается ракета, надо быстрее!

Переглянувшиеся спутники министра спрятали улыбки. Лю Фунчэн в прошлом заканчивал институт военного менеджмента и понятия не имел о принципах ракетного строительства, но возражать ему не стоило.

— Будем стараться, господин министр! — вытянулся Чжан Хайшэн.

После того как Лю Фунчэн покинул космодром, Сунь Чай, оставшийся в зале управления, связался с тайконавтами:

— Тонгши, поздравляю, но ситуация изменилась. Изделие должно быть собрано за шесть дней, ко дню рождения председателя. Поэтому никаких отдыхов, никаких послаблений, особый режим, отдохнёте дома. Как поняли?

Тайконавты всё ещё находились в скафандрах, пристёгнутые к ложементам стартовых кресел, и ни переглянуться, ни показать радостные лица не могли, и за всех ответил командир корабля Ли Чхонли:

— Сделаем всё возможное, товарищ генерал!

— Надо сделать всё невозможное, — проворчал начальник космодрома.

Забежать домой после возвращения с Камчатки не удалось, и Афанасий, безумно соскучившийся по жене, смог лишь позвонить ей и пообещать приехать, как только подвернётся случай.

Зато после разговора с Семёновым ему представился случай навестить Олега, содержащегося в общевойсковой камере предварительного заключения (майор оказался первым и единственным заключённым на весь блок, рассчитанный на десятерых провинившихся), и Афанасий поспешил этим случаем воспользоваться.

Его провели в неприметное одноэтажное здание, стоявшее за ангарами базы, показали на первую же дверь под номером «02»:

— Здесь.

Он поднял руку, собираясь постучать, и провожатый — пожилой усатый дядечка в камуфляже без погон — усмехнулся.

— Это КПЗ, товарищ полковник, а не квартира. Стучаться сюда всё равно что стучаться в спальню жены.

Афанасий оценил юмор провожатого, усмехнулся в ответ.

С настоящим тюремным лязгом обитая железом дверь камеры открылась, и Афанасий оказался в небольшом помещении, где у стен стояли две койки, привинченные к полу, одна — накрытая серым одеялом, вторая — сверкающая белыми простынями и подушкой. В помещении, скупо освещённом небольшим оконцем под потолком, стояли столик, также привинченный к полу, два стула и две тумбочки. Параши не было, и гость чуть позже разглядел дверцу, ведущую в туалетный блок. Больше всего камера напоминала больничную палату: чисто, свежо, воняет краской, стены покрашены в светло-салатовый цвет, потолок белый, настольные лампы, газеты и журналы на столе. Здесь и должны были отбывать наказание не зэки-киллеры и бандиты, а нарушители военной дисциплины, и камера лишь подчёркивала ограничение свободы, а не будущий суровый приговор.

Олег лежал на кровати слева, прямо на простынях, в одежде, отвернувшись к стене. На звук открывающейся двери он не отреагировал.

— Привет, — сказал Афанасий, останавливаясь посреди комнаты. — Загораешь?

Несколько секунд Щедрин лежал в той же позе, потом чуть повернул голову, но остался лежать.

— Чего пришёл?

— Задать один вопрос, — сдержанно сказал Афанасий.

— Только один?

— Одного достаточно.

Олег долго молчал, по-прежнему пряча лицо.

— Спрашивай.

— Что тебе пообещали?

Молчание, тяжёлое и холодное, как талая вода.

— Ничего…

— Врёшь, ты бы не пошёл на это, не имей надежды на решение проблемы. Я знаю, что ты любишь Дуню и ради неё готов на всё. Так что тебе предложили?

Молчание.

— Я всё рассказал следователю.

— Мне скажи.

— Ты не поймёшь.

— Я-то как раз и пойму… да и Дуня тоже.

— Счастливый несчастного не разумеет.

Афанасий покачал головой:

— Не все несчастные становятся предателями. Да и не знаешь ты, что такое счастье.

— А ты знаешь…

— Как сказал один умный товарищ: счастье — это когда в доме нет больных, в тюрьме нет родных, среди партнёров нет гнилых, а среди друзей — врагов. Не согласен?

Олег не ответил. Да и не мог он внятно объяснить свой поступок, несмотря на желание увести жену друга. Надо было сойти с ума, чтобы пойти на предательство.

Возле КПЗ Афанасия встретил Дохлый.

— Ну, как он там?

Афанасий пожал плечами, находясь в тягостном раздумье.

— Лежит.

— Рыбья требуха! Его врачи не обследовали? Психических отклонений не нашли?

— Нет.

— Тогда он просто дурак. Ты сейчас куда?

— Домой, Семёнов дал сутки отдыху.

— Не знаю, куда податься, — пожаловался Марин, догоняя широко шагавшего Пахомова. — Родители далеко, девчонки нету, в ресторан одному идти всё равно что самому с собой любовью заниматься.

— Сходи, может, познакомишься с кем.

— В ресторане? Ты ещё предложи через Интернет познакомиться. Что там уроды и уродки торчат, что там. В Судиславль теперь не скоро поедешь?

— Не знаю, а что?