Отец всегда говорил, что когда она вырастет, ей придется вести дела одной или же доверить мужу. Но тем не менее, ей обязательно нужно знать все, что положено воспитанной леди, которая позже обязана стать светской львицей в богатом обществе аристократов. Поэтому день за днем для нее проходил в сплошной зубрежке, чтении, игре на пианино и все возрастающей куче ненужных занятий, от которых порой хотелось выть волком. Но по крайней мере, она очень редко бывала одна, хоть и в обществе злобной няни и строгих учителей.

В школе Джу сильно недолюбливали, потому что считали ее слишком навязчивой. Она всегда пыталась найти общий язык с остальными, искала друзей, лишь бы не знать одиночества, и за это ее еще больше отталкивали.

Позже, лежа в кровати, она обнимала себя за плечи и плотно закрывала глаза, пытаясь убедить саму себя, что за дверью стоит ее друг. Пусть это и обычный охранник в черном чопорном костюме, которому был дан приказ ни за что не выпускать госпожу из комнаты ночью. Это хоть ненадолго создавало тонкую иллюзию покоя, позволяя девочке заснуть и не задыхаться от страха быть брошенной.

Аутофобия – так называлось ее проклятие, возникшее после гибели старшего брата. Она все еще помнила его ласковую улыбку, похожую на солнце, что греет каждое утро, отдавая свое тепло каждому из людей. Он был добр и справедлив, все любили его и прощали, если ошибался. Казалось бы, все, что брат говорил, пропитано добродушием и надеждой, которая поселялась в других.

Джу безумно любила родственника, она следовала за ним по пятам, засыпала под колыбельные, льющиеся из его уст. А объятия брата были теплые-теплые, почти такие же как у матери, которая так мало уделяла ей своего времени и так много отдавала его ненужным делам.

Жизнь ведь намного ценнее всего остального. Каждая секунда – это дар, который человек растрачивает на амбиции своего разума. Он тратит его на бумажки, чтобы жить хорошо, и порой так трудно свыкнуться с мыслью, что судьба человека подобно птице заключена в эту клетку обязанностей перед остальными. Почему нельзя все поделить поровну и просто жить? Почему каждый должен бороться за место под солнцем? Почему жизнь так несправедлива к тем, кто не знает, что такое обычный хлеб, и питается вываренными зернами, собранными с грязных опустевших базарных улочек после долгого рабочего дня?

Ее разрывало от боли, от обжигающих слов, от ядовитых воспоминаний.

Говорили, что брат разбился из-за дождя. Просто дорога стала скользкой, и он не справился с управлением, слетев с обрыва. Машина не подлежала ремонту, она была разбита всмятку, а тело… Тело прятали под черной тканью, объясняя все тем, что детям не положено видеть подобные ужасы. Тогда Джу туманно все воспринимала, ее давили слезы, хотя она не понимала отчего. Просто потому что сказали, что брат никогда не придет, что теперь ей придется засыпать одной.

Девочка помнила громкие всхлипы, напоминающие страшную музыку, расползающуюся в голых стенах их огромного дома подобно мертвым теням, готовым задушить своими черными пальцами. И они душили, они чувствовали горе, подкрадывались и делали еще хуже.

Джу видела, как впервые до беспамятства напился отец и как впервые ударил мать, крича, что ей стоит прекратить грезить об умершем сыне. Что помимо него есть и другие люди и что она жалкая эгоистка, которая предпочла запереться на все замки своей души.

Увидев это, она задрожала, а вернувшись в комнату, горько расплакалась. Ее детское сердце обливалось кровью, а сознание давилось в тисках реальности. Его нет и больше никогда не будет.

А потом, спустя пару месяцев, тяжело заболела и мать. Она напоминала призрака, бледного и лишенного всяких сил. Одно название: женщина. Худые стекшие руки, впалые щеки, туманные глаза и еле-еле светящаяся улыбка, которая вскоре потухла навсегда.

Они сказали, что это был инсульт и что ничем не могут помочь. Люди в белом, те, кто в первую очередь должны уметь спасать людей. Никто никого никогда не защитит. Это иллюзия.

Теперь, глядя на мальчишку, стоящего с другой стороны от няни, Джу думала, что, наверное, зря его схватила. Она хотела попросить помочь, но если подумать, что бы он сделал? А теперь только попался на горячем. Ненавидит ли он ее?

Словно заметив, что она смотрит, маленький вор повернул голову и смерил ее недовольным взглядом, в котором читалось явное презрение. Значит, ненавидит.