— Так кто же виноват, — я меланхолично пожала плечами, а потом неожиданно даже для себя усмехнулась. — А, может, это ты сдаешь позиции?

Это был вызов. Глупый вызов, который Воронцов принял — это было видно по его усмешке.

Но снова, как говорится, не судьба, в этот раз принявшая облик задорной песенки — у Игоря зазвонил мобильник, и он с покаянием покинул уютный балкончик. Уютный, но, к сожалению, холодный — это я почему-то заметила только сейчас, хотя вышла в кофточке с рукавом на три четверти. И это тут же заметил Дима, более мудрый — он прихватил с собой кофту. Которую тут же, не спрашивая и не дожидаясь ответа, накинул мне на плечи.

— Если ты еще и заболеешь… — проговорил он, отчего-то не опуская руки. А потом словно вспомнил что-то, спохватился, отошел — и снова та стена отчуждения, воздвигнутая непонятно когда и непонятно кем.

— Спасибо, — только и проговорила я прежде, чем Игорь вернулся.

— Тут такое дело… — он взъерошил волосы, неловко и как-то виновато улыбнулся. — В общем, моя девушка решила, что я ей изменяю, и срочно требует явиться — тем более что у нее там кое-что стряслось, о чем вам знать не положено. Такси я уже вызвал, сейчас извинюсь перед Катей с Саней, и адьес, дача и шумная компания, здравствуй, любимая, но капризная Аня.

— У тебя есть девушка? — с каким-то недоверием уточнил Дима.

— Представь себе. Я разбил тебе сердце? — этот чертов шутник еще и подмигнул, а я не выдержала, рассмеялась. — Так, ладно, до понедельника. Надеюсь, вы до понедельника оклемаетесь, алкоголики.

— Уж кто бы говорил, — Дима пожал другу руку с улыбкой, которую я сегодня на его лице еще не видела — не было в ней той фальши, что была раньше. Словно странная стена вдруг начала рушиться.

Меня Коротков поцеловал в щеку. Жаль, я не заметила, каким взглядом на него посмотрел Дима. И, добавив короткое пожелание как следует развлечься, обязанный перед девушкой бедняга покинул уютный балкон.

А стена осталась.

И с этим надо было что-то делать.

— Ты злишься из-за того, что произошло в выходные? Да, это моя вина, но…

— С чего ты взяла? — резко оборвал меня парень, но при этом даже не взглянул. — С чего ты взяла, что я вообще злюсь?

— С чего, с чего, — теперь злиться отчего-то начала я. — Я, что, по-твоему, не вижу? Что вообще с тобой происходит?

— Ничего, — не замечая моего тона, спокойно ответил Дима. — Тебе показалось. Может, не стоит столько пить?

— Столько? Да, господи, не пьяная я! И ничего мне не показалось! — я в сердцах взмахнула руками. Кофта сползла с плеч, грозя упасть на пол…

Но Дима подхватил ее и набросил обратно — и теперь был слишком близко. И что-то словно перемкнуло в моей отказывающейся соображать голове. Все стало на свои места: и странное поведение Димы, и его почти враждебность, и тот странный вопрос, и взгляд… А ведь если бы это касалось не тебя, Рита, то ты бы догадалась раньше.

— Дима, ты, что… ревнуешь? — спрашивать такое было почти безумием; наверно, все мы чуточку безумны. Во всяком случае, на этом балконе — так точно.

Парень, вопреки моим опасениям, не отпрянул. Только руки как-то незаметно начали сжимать мои плечи.

— А даже если так? — Дима наконец-то посмотрел мне в глаза. Сколько всего было в этом взгляде — даже будь я мастером слова, не смогла бы подобрать точного определения.

— Я не давала повода, — наверно, не пей я ничего, ответила бы иначе. Но сейчас иначе не могла. — В отличие от некоторых.

Воронцов лишь усмехнулся — и словно не было того взгляда. Всего лишь усмехнулся, а такое чувство, что оскорбил. Поэтому я резко развернулась, освобождаясь и от рук парня, и от вдруг опротивевшей кофты, сделала шаг… Но больше мне не позволили.

Дима, все-таки, сильный; но, попав в кольцо его рук, я почему-то не стала вырываться.

— Ты меня удивляешь, Рита, — прошептал он, наклонившись непозволительно близко. Я ощущала его всем телом, и это было до того ново, пугающе и приятно одновременно, что, спроси Дима сейчас что-то, я бы не смогла ответить. Но он не спрашивал — говорил сам. — С каждым днем все больше и больше. Такая благоразумная, правильная… а порой ведешь себя, как последняя идиотка. Да и я не лучше — хуже. Гораздо хуже. Словно совсем обезумел. Готов убить своего друга, стоит ему только посмотреть на тебя. Да не только его, любого. А насчет Рогожиной… нет с ней ничего. Ты мне веришь?

Я лишь кивнула — этому шепоту было невозможно не верить.

— Правда, совсем ничего. Дура она, не в моем вкусе, — зачем-то продолжил эту тему парень. — Да и не могу я ни о ком другом думать, кроме как о тебе. Но…

Что «но», мне узнать не удалось.

Впервые в жизни я готова была убить свою лучшую и, пожалуй, единственную подругу.

И впервые в жизни, наплевав абсолютно на все, первая, совершенно точно первая, поцеловала парня. И снова все мысли вылетели из головы, утопая в той невозможной нежности, что дарили мне самые желанные губы на свете. Теперь он позволил мне обхватить руками его шею, зарыться пальцами в волосы — и сам обнял, прижал еще сильнее, словно старался отгородить от всего мира.