— Не могу, — тихо, еле слышно отозвался Дима. — Не могу и все тут. Ты же знаешь, я одиночка и никогда не изменюсь. И всегда сам все порчу. И она не станет исключением — скорее даже наоборот. Понимаешь, она такая… живая, искренняя, легко поддающаяся влиянию, что любой неосторожный поступок с моей стороны — и она изменится, сломается…

Это было странно — почти пять минут слушать слова о себе, в большей степени правдивые, словно вырванные откуда-то изнутри. Я совершенно не знаю человека по имени Дима Воронцов — но он прекрасно знает глупую девчонку Риту Беликову.

— Все это, конечно, так, — выслушав племянника, задумчиво проговорил Кирилл Викторович, — но в одном ты не прав. Ты не сломаешь эту девочку, даже если будешь вести себя, как последняя тварь. И сам потом будешь по ней умирать, если сделаешь неправильный шаг. Или если так и продолжишь сидеть и ныть.

— Знаешь, Кирилл, ты иногда совсем не такая сука, как обычно кажется, — с улыбкой, это было слышно по голосу, ответил Дима.

— Фи, племянничек, — притворно скривился мужчина. — Сколько тебе говорил не ругаться! Вдруг у меня сейчас дама?

— Дама? — с насмешкой уточнил парень. — Очень смешно.

— Отчего же? Не смешно. Особенно тебе. У меня в спальне, припав к щели между дверью и дверным проемом и внимательно слушая все твои слова, сидит прекрасная Марго собственной персоной.

Дима резко подскочил. Я так же резко отскочила от двери, насколько это можно было сделать сидя на полу.

Что, черт побери, творит этот человек по имени Кирилл Воронцов?!

_________

*Человека привязывают так, что он не может пошевелиться или пошевелить головой, и в полной темноте ему на лоб медленно капает вода, где-то по капле в минуту. Через какое-то количество времени он сходит с ума.

Глава 14. Кирилл Воронцов

— Рита?! Здесь?! — Дима резко рванул к двери, но застыл, услышав смех. Этот странный смех словно заставил все замереть — даже само время.

— Шут-ка, — раздельно проговорил Кирилл Викторович. — Кстати, ты на секунду обрадовался. Хотел бы, чтобы она услышала твои откровения, чтобы не пришлось еще раз подбирать слова. Признайся в этом хотя бы себе.

— Хренов ты психолог, убить бы тебя за такие шутки, — в сердцах воскликнул парень и, не сказав больше ни слова, покинул квартиру. А я так и осталась сидеть возле кровати, обхватив колени, пока Кирилл Викторович собственноручно не поднял меня и не усадил в то самое кресло, в котором всего минуту назад сидел Дима.

— Зачем вы так? — спросила наконец я. — Это… жестоко.

— Это правильно, девочка, — неожиданно серьезно ответил мужчина. — Он получил ответы на свои вопросы, да и ты тоже. Провокация — часто единственный способ достучаться до кого-то. Во всяком случае, до моего дубоголового племянника. И, знаешь что, Марго, называй меня просто Кирилл и на «ты», не такой уж я и старый.

Признаться, я ожидала этого. Ожидала и боялась, и дело тут не в привитых принципах, вернее, не только в них. Это трудно объяснить, но это… пугает, что ли. Но противиться глупо и невежливо.

— Как скажете… скажешь, Кирилл, — без имени сейчас можно было обойтись, но мне захотелось сразу же попробовать назвать его по имени. И, что удивительно, это оказалось пугающе просто, как словно бы он был не дядей моего ровесника, а его старшим братом.

— Вот, видишь, это просто, и гораздо более удобно, чем мучиться с отчествами, — Кирилл Вик…. Кирилл улыбнулся, причем на этот раз на удивление тепло. — Хочешь чаю? Кофе не предлагаю — тебе от него сейчас стоит отказаться.

— Да, если можно, черный и без сахара, — успокоившись хоть немного, сказала я с улыбкой.

— Это правильно — пить чай без сахара, — поднимаясь с дивана, ответил мне мужчина. — Сахар портит вкус, зубы и фигуру.

— Я помню, вы… ты говорил, — я снова улыбнулась, правда Кирилл этого уже не видел — он скрылся в кухне, оставив меня одну. Только сейчас я заметила на столике пачку Kent’а, явно принадлежащего Диме: его дядя курит другие сигареты, гораздо дороже. А под пачкой лежала зажигалка в железном корпусе, на котором был выгравирован дракон. И вот уж не знаю, зачем, но я тут же взяла эту зажигалку в руки, словно бы она еще помнила тепло ладони Димы. Железо было холодным. Она не помнила.

Зато помнила я. Помнила тепло его холодной ладони, помнила то спокойствие, которое принесло прикосновение, помнила ту боль… и я никогда не забуду, просто не смогу забыть обычное прикосновение. Хотя, какое обычное: никто никогда так не сжимал мою руку. И ни из-за кого другого я никогда так не мучилась.

А эта зажигалка… всего пару минут назад он держал ее в руках, вот так вот откидывал крышку, зажигал ее. И огонь совсем не горячий: по нему можно провести пальцами и не обжечься. Холодные слова Димы обжигают гораздо сильнее. И его прикосновения — огонь просто не может так жечь.