— Ее убили, — тихо закончила я. — Вот почему отец тогда бросил все и уехал…

— Не смог находиться рядом с тем, кто не уберег когда-то любимую им девушку, — подтвердил мои догадки мужчина. И все, что он говорил, был правдой — такое не придумаешь, да и незачем. Все, кроме одного.

— Не когда-то любимую, — слова получились тихими и даже жалкими. — Он любит ее до сих пор, несмотря на то, что ее уже нет…

— Он и тебя любит, Рита, и маму твою. Поверь, мне незачем тебя утешать.

Пусть даже он и лгал — от этих слов стало легче.

— Кирилл… скажи, почему ты вот так вот просто рассказываешь то, что, по сути, мне знать не положено? — не спросить я не могла. Надеялась понять этого человека чуть лучше, что ли. Надеялась — это ключевое слово, ставшее мне в последние дни родным.

— Если ты в это влезла, значит тебе следует знать, из-за чего это все происходит, — спокойно ответил мне Кирилл. — К тому же, с чего ты взяла, что я рассказал тебе все? Есть еще кое-что, что имеет огромное значение, но лично с тобой никак не связано. Но, даже если бы это имело непосредственное к тебе отношение… Даже Дима не знает. И если первым узнает кто-то другой, он не просто обидится — это будет форменное предательство, — он взял оставленную племянником пачку сигарет, вытащил одну, закурил — у него была своя зажигалка, изысканная и чертовски дорогая. — Это, что, восьмерка? Надо с ним поговорить, что ли, — затянувшись и чуть поморщившись, сказал он. Затянулся еще раз, стряхнул пепел в каменную пепельницу и положил туда сигарету, впрочем, не выпуская из пальцев. — Можешь ему так и сказать. Если он поймет, с чем связан самый большой Костин секрет, и спросит прямо, брат никуда не денется, ответит. Только я не могу даже намекнуть: обещание и все такое, знаешь ли.

Он снова затянулся. А я только и смогла сказать тихое «спасибо».

— Слушай, ты же у нас мастер всяких головоломок и прочего, — вдруг произнес мужчина, когда я уже подумывала о том, чтобы уйти. Он не спрашивал, а утверждал. — У меня к тебе будет одна задачка… — поднялся, прошел к полочке, на которой стояли лишь часы, семейная фотография и фарфоровая статуэтка — грациозная белоснежная леди. Он бережно взял эту статуэтку и поставил передо мной. — В ней есть секрет, который я не могу разгадать уже почти два года. Может, у тебя получится?

— Не знаю, никогда с таким не сталкивалась, — честно ответила я, взяв статуэтку в руки. Такая хрупкая, такая холодная и, в то же время, нежная… — И даже не слышала, что статуэтки бывают с какими-то тайниками.

— Я, если честно, тоже, — Кирилл тяжело вздохнул. — Но, как видишь, такая вот уникальная вещица сейчас перед тобой. Только, пожалуйста, не разбей.

— Хорошо, — признаться, ответила я уже на полуавтомате: эта странная вещица вдруг заполонила все мои помыслы, как и любая другая стоящая загадка. Подумать только, я уже и забыла это прекрасное, непередаваемое чувство тайны, которую тебе нужно разгадать, и теперь настолько погрузилась в него, что едва не пропустила мимо ушей слова Кирилла.

А, может, ему показалось, что я уже давно не с этим миром, и он заговорил (перед этим снова закурив), надеясь, что я не услышу или хотя бы не пойму, — но, судя по всему, ему просто надо было это сказать.

— Ее мне подарила девушка, — он говорил негромко, медленно, тщательно подбирая слова, — которая, по сути своей, такая же фарфоровая статуэтка. Красивая, но холодная, далекая, словно из другого мира, — он затянулся и выпустил клубы дыма к потолку, провожая их задумчивым взглядом. — Но такая желанная, что в любой другой я вижу ее. И в ней тоже есть секрет, который я никак не могу разгадать, но отчаянно пытаюсь уже не один год. А она только смеется, да еще и подарила эту статуэтку, сказав, что если я разгадаю секрет фарфоровой леди, пойму и леди живую. Она словно играет со мной. Постоянно, совершенно не заботясь о том, что скоро я могу не выдержать…

Сигарета переломилась, а я вздрогнула, едва не уронив заветную вещицу.

— Знаешь, Рита, о чем я хочу тебя попросить… не играй с Димой. Он не заслужил подобного. Даже если будет тупить и тормозить, как стадо ослов, он все равно не заслуживает пренебрежения и несерьезного отношения. Он не такой, как я, как Костя, как отец. Он весь в Машу, просто немного запутался. Да и ты тоже. Может, запереть вас вместе, пока не выясните отношения? Или еще напоить для верности?

Даже если вопрос был не риторическим, отвечать я не рискнула, а лишь молча слушала, можно сказать, мысли человека, понять которого мне не дано природой.

— Серьезно, вы ведь уже не маленькие. Ладно, он со своими принципами, но ты, Рита, умная ведь девочка. И не надо говорить, что боишься или нет опыта — это все, знаешь ли, не столь важно. Определись, наконец, чего ты ждешь от него и от себя — и может он тоже наконец-то все поймет. Ведь и правда, болван, искренне верит, что приносит всем только беды, и даже в смерти Маши себя винит. Боюсь представить, что с ним будет, когда он узнает, что его обманывали… Так, стоп, — Кирилл замолчал и нахмурился. — Что-то я начинаю болтать лишнее. Да еще и курю перед юной леди… Ты пока разбирайся, можешь налить себе еще чаю, а я пойду на балкон.

И, неопределенно махнув рукой, вышел из комнаты. Вернулся он только через двадцать минут, когда я уже начала развлекать себя музыкой. Хотя, «развлекать» — громко сказано, треки попадались на редкость грустные. Только почему-то затягивали в мир своих слов, причем не только меня — это я поняла, заметив, наконец, замершего в дверном проеме Кирилла.

— Скажи, что простишь, и все вернем*, — задумчиво повторил он, а потом встрепенулся, словно отгоняя лишние мысли. — Ну, как успехи?

— Никак, — честно призналась я. Определенно, в этой статуэтке что-то было, но я не смогла обнаружить и намека на отгадку.