Песни
вернуться

Клячкин Евгений Исаакович
Шрифт:

Эрец Исраэль [33]

Вот земля — пустынна и убога. Что вбирает — все уходит в пыль. След солдата лег на след пророка — так слагалась наша с вами быль. И в какие б дали нас потом ни разметало время — здесь мое, все мое — я узнал сразу, словно запах детских лет. Всем спасибо, кто трудом и кровью на болотах возводил сады. Кто пески пустынь поил с любовью драгоценной каплею воды. Чей тяжелый меч разил врагов и защищал надежно все, что нам продолжать, все, что нам строить, — нашу Эрец Исраэль. Звездные по ней ведут дороги, оставляя в душах звездный след. Музыка надежды и тревоги в нас звучит, а в ней — и боль, и свет. Звездные пути над нами и под нами тоже звезды. Свет в окне, свет во мне, свет в тебе — всюду. Хочешь — видишь, хочешь — нет. 13–18 января 1991

33

Эрец Исраэль — страна Израиль (иврит).

Эта ночь была моя…

Эта ночь была моя — ни о чем я не жалею. Невозможно быть смелее, чем в ту ночь она и я. Ястреб тут издал бы стон: шкаф мы сделали трамплином, приземленье в пианино или на журнальный стол. Сторублевая тахта отработала всю сотню! Полюбуюсь я охотно оправдавшей хоть полста. Встали утром из прорех дребезжащие пружины. Если мы остались живы, это чудо не для всех. Семь отметин на губах, я порвал ей грудь и ухо, но о том, друзья, ни звука, что оставил ей в зубах… Пахла серой эта ночь. Мы тогда еще не знали, что на этом карнавале черти с нами заодно. Но — разрыв. И вот ясна сей трагедии причина: я отныне — не мужчина, девушка, увы, она. 8-10 августа 1977

Южная картинка

Море набежало, море отбежало, — промелькнул дельфин. Море набежало, море отбежало, — он сидел один. Море набежало, море отбежало, — поднялась луна. Море набежало, море отбежало, — подошла она. Море набежало, море отбежало, — опустилась тень. Если бы сказало море, то, что увидало море, — покраснел бы день. Море набежало, море отбежало, — вышел человек. Море набежало, море отбежало, — он увидел их. «Вот вы где, негодные, ни на что не годные, неужели дня вам мало?! Вон отсюда с глаз моих со своими ласками!» А они сказали — «Мяу!». Февраль 1970

Южная фантазия

Ах, эта ночь — ее не смыть годам! Рыча от страсти, волны в берег бьются. Ее глаза мерцают, как вода, Чисты, как правда, и круглы, как блюдца. И «сильвупле» в ответ на мой «пардон» сказало больше, чем французский паспорт. Я понял сразу — я дотла сожжен, и мой карман открылся, как сберкасса. Я взял для нас шикарный «шевроле», я армянину уплатил червонец. Он мне с акцентом объяснил что — где, а мне казалось — это был японец. Швейцар открыл — он черен был, как ночь. Я негров с детства очень уважаю. Он согласился нам во всем помочь. Как жалко, что он был азербайджанец! Нам стол накрыли в кабинете «люкс». Стонал оркестр под возгласы «давайте!». Она шептала: «Ах, я Вас боюсь!» — совсем как мисс американцу на Гавайях… Ах, эта ночь! Звезда легла на мыс, морская пена увенчала пляжи, и охватила пальма кипарис, и кто здесь кто — уже никто не скажет… А утром пепел слоем на ковре, и унитаз шампанским пахнет грустно. А в дверь стучат — увы! — стучатся в дверь, лишь простыня еще свисает с люстры. Ах, эта ночь — мигнула и прошла. Я так старался, ах, как я старался! Она, конечно, русскою была, а я опять евреем оказался. 16–18 июля 1974 Новый Афон

Я всегда шагал на зеленый свет…

Я всегда шагал на зеленый свет, а тут на красный свет взял, полез, чудак. Вот и жизнь пошла, вот и жизнь пошла, вот и жизнь пошла наперекосяк. И, как водится, начинается все с побасенок, с прибауточек: где Вам ходится, как мечтается и нельзя ли Вас на минуточку? А минуточка — вот уж год почти — так и тянется, не кончается. Как же мне теперь, как себя найти, я чужих нашел и своих нашел, лишь она одна не встречается. Говорит одна: я и есть она. И уже почти дело слажено. Но в руке моей и в душе война, а она мне все про неважное. Я еще рискнул, и не то чтоб зря, только вроде я заговоренный: он колчан достал и палит в меня, он в меня палит, он палит в меня, я стою себе — грудь растворена! Ах ты боженька — ручки в ниточках — ну никак тебе не прицелиться! Да и то сказать — ты же дитятко, вот и бьешь стрелой, а я все в целости. Ну пускай не ту — так какую-то! Я ж и так стою, чтоб удобнее: на бугре стою, на ветру стою, пред тобой стою, сам с собой стою — далеко, видать, место лобное! Пока целишься — помереть могу, или ты в меня не туда пальнешь. (Только, может, я лишь того и жду — где стрела прошла, не проскочит нож.) …Как задумано, так и сбудется, а что врешь себе — то забудется. А забудется — так не вспомнится, только пыль вдали, только пыль вдали, только пыль вдали ветром клонится — пыль… Март — 7 июня 1968

Я еду на праздник. Луна над домами…

Я еду на праздник. Луна над домами окутана дымкой и невысока. Неоновым холодом дышат рекламы, но блики их падают на облака. Я еду на праздник. Троллейбус тревожен, но возгласы не достигают ушей. Не дергай, водитель! Ах, будь осторожен, чтоб не расплескалось волненье в душе. Я еду на праздник веселья и грусти, и битвы прозрения со слепотой. Но как бы ни складывать эти игрушки — победа за Разумом и Добротой. Поэтому даже печаль — это праздник. Да здравствует грустный, задумчивый вальс. Раздвинулся занавес. Вспыхнула рампа — и вот я на празднике — вот я у вас. 15 октября 1978

Я на «фордике» катаюсь…

Я на «фордике» катаюсь от Смоленки вдалеке. Свои песни петь пытаюсь на ивритском языке. Наблюдатели в сторонке смотрят, смахивая грусть, как по краешку воронки я на «фордике» кручусь. До марта 1994

Я так ей сказал: «Что я, то и каждый…»

Я так ей сказал: «Что я, то и каждый, и незачем ждать конца». И губы ее обежали дважды вокруг моего лица… (И губы ее обежали дважды вокруг моего лица.) И вот как сказал я: «Мои надежды и страхи твои — это дым». Но пальцы касались моей одежды, и был я совсем иным. (Но гладили пальцы края одежды, и был я совсем другим.) Еще я сказал: «Ты — моя свобода, но рабство твое — это я». Она же смотрела легко и гордо, как будто и впрямь — моя. (Она же смотрела легко и гордо, смелей и сильней меня.) Тогда я сказал ей: «Запомни голос и выдумай все слова». И вдруг я увидел: я просто олух — она же во всем права. (Она мне сказала: «Ты просто олух». И в общем — была права.) 2–7 июня 1967