Есть еще извращенный способ собрать себя, называется "сунь руки в кипяток, вспомнив диалог нью-йоркского расставания". Помогло. Надо постараться, чтобы в голове во время встречи звучала только одна мантра: «Это моя жизнь. Я собрал ее из паззлов разных наборов, и, несмотря на эклектику картинки, она мне нравится. Сломать не позволю. Мы оба помним, что было и чем закончилось».

Отлично. Только так. И - я лечу за Гектором…

…Или падаю во временную дыру. А может, это гребанное tempus edax rerum. (пер. с лат «всепожирающее время) дает микронный шанс снова свести в одной точке две планеты, разведенные по Галактикам на сто миллионов световых лет. Нет! Нет! Я! Лечу! За Гектором!

Сначала полчаса сидел под дверью лофта, потом стал ломиться внутрь, как преследуемый в укрытие. Голый Брайан, это мгновенное помрачение рассудка. Блядь, не помню, что он говорил, когда открыл дверь, не помню, что бормотал сам, выставляя слова как защиту, чтобы не наброситься, не целовать, не нюхать, не пробовать.

Душ - бегство от самого себя.

Бесполезно.

Два шага до кровати, - он недавно с нее встал. А вчера кого-то трахал. Оглядываю пространство лофта, видимое из спальни, Брайана нет. Хорошо, мне нужно немного времени.

Кровать как отдельный мир, - сколько на ней было для меня впервые. «…И чтобы не случилось…» - слова, которые он, скорее всего, забыл, но меня ими повязал. Кровать - место «точки сборки» и «возврата в эмбриональное состояние». Место борьбы и добровольной сдачи в плен, откровений и споров, ожиданий, сюрпризов, прощения. И прощания.

Кровать расцвечена… Там где он впервые вошел в меня, обведено красным, где я впервые вошел в него, - стальным. Много, много разноцветных кругов, овалов, ромбов переходят друг в друга, нахлестываются, разбегаются. По линиям фигур можно читать нашу историю, а по цветам вспоминать интонацию слов-слов и слов-трахов «я люблю тебя», «я хочу тебя», «я нуждаюсь в тебе», «я буду», «я здесь».

Он не сменил кровать…

Провожу рукой по поверхности, вижу, сегодня он спал на животе, обнимая подушку, а вчера на спине, долго куря. Как в тот вечер, когда я вернулся, чтобы уйти. Он знал об Итане… И ждал меня, малолетнего кретина.

Картинка перед глазами - снова прошлое…

Оранжевый - новый голубой. Его рука всей ладонью движется от затылка, спускается к пояснице, еще ниже, пальцы дразнят легкими прикосновения. «Брайан, я хочу» «Как?» «Везде… всем…». Острое наслаждение от языка и острая боль от хлестких шлепков по ягодицам током пробегает по всем чувствительным точкам. Как первая строка в стихотворении Уолта Уитмена «О теле электрическом я пою…» (Уолт Уитмен, великий американский поэт, классик, 1819-1892 гг.) Я электрическое тело, он – певец. Плавно перекатывает на спину, поцелуй снизу вверх к шее, поцелуй от губ до гортани, поцелуи-взмахи по груди, поцелуй-вдох ниже живота.

Стоп! Не думать!

Переключить канал помогает ледяная вода из-под крана в лицо, на волосы. Пытаюсь уговорить свое отражение в зеркале отпустить меня из питтсбургского периода «до Нью-Йорка», обещая больше не поддаваться.

Мантра. Вдохвыдох. "Я прилетел за Гектором". Вдохвыдох. «С ним ничего нет». Вдохвыдох. «Он говорил правду». Вдохвыдохвдохвыдох… «Я не… я его не люблю». Ни вдоха - ни выдоха.

Бесполезно. Остатки силы воли рассекаются очередной молнией-воспоминанием: как он входил в меня впервые после травмы, вон в том светло-зеленом овале. Эмоциональный пузырь лопается и из него гнойным фонтаном бьет ложь. «Я – обманываю – себя. Я – обманываю – себя. Я - обманываю – Гектора».

Вдруг вижу фотографию, наши спины, снятые Сарой. Блядь! Зачем они ему?

Опускаюсь на колени, зарываюсь лицом в мягкую ткань покрывала, когда-то в детстве так плакал в колени матери. И сейчас почти плачу. Стыдно, дико стыдно раскисать, стыдно чувствовать себя гребанной лесбиянкой, стыдно от откровенных желаний, стыдно от стыда.

Брайан материализуется в дверях спальни. В голосе, - мне не кажется?
– волнение.

– Ты в порядке?

Не отрывая лица, киваю. Бормочу.

– Голова закружилась. Перелет, перепад давления.

– Болит? Посмотри на меня, Джастин.

Я пожимаю плечами.

– Нет, я же сказал, мелочи.

– Хорошо. Тогда вылезай, давай все выясним и разойдемся по континентам. У тебя полчаса на объяснение чем я обязан вторжению. Спешу – спешу…

Я мог позволить ему увидеть мокрые глаза? Нет. Не мог. Позволить увидеть тоску? Нет. Не мог.

Хочу броню… Отрываю лицо, поднимаюсь и, глядя в сторону, двигаюсь снова к душу.

– Пять минут. Я… забыл почистить зубы.

– Ты зубную щетку в кармане носишь? На случай ночевок вне дома? Эй, засранец, не вздумай брать мою.

«Засранец» звучит снисходительно, как прежде. «Застранец» врезается в череп и делает в нем дыру. Но я не могу больше позволить себе плавиться, - на его "полчаса" нужно ответить достойно.

Затылком на стену.