Шрифт:
Тень облака скакнула на спины лошадям, лицом, сощуренными от солнца глазами он мгновенно почувствовал ее.
— Придержи чуть, — сказал он ездовому и, когда тот натянул вожжи, слез, пошел пешком. Ему растрясло рану, она болела опять. Но рана, он знал, поболит и перестанет, а на душе у него было спокойно и хорошо. Он шел, держась здоровой рукой за повозку. Санинструктор глянула на него сверху тяжелыми от недосыпания, остановившимися глазами, подвинулась на край доски, на его освободившееся место.
— Давно воюешь? — спросил он, чтобы разговором отвлечься от боли. Она зевнула:
— Достань закурить.
Она была совсем молодая, губы пухлые, рот маленький. Прижмуривая один глаз, она привычно прикурила от цигарки ездового, закашлялась хрипло с первой затяжки.
Тень облака, идущая по степи, накрыла овражек. И что-то вдруг там насторожило Третьякова. Он не знал что, но это было как предчувствие опасности. Всё время по привычке сознавая себя старшим, он наблюдал за местностью: и сверху, когда ехал, и теперь, когда шел.
Лошади ступали по дороге, ездовой вожжами поторапливал их, курили раненые, держась за край повозки рукой, шел он рядом. И все вместе они подвигались к оврагу. Так же строго, как он вглядывался туда, посмотрел он снизу на санинструктора; он не хотел зря испугать ее.
Тень облака сдвинулась, солнце вновь осветило овражек. Нет, зря он насторожился.
— Воюешь давно? — спросил опять Третьяков, забыв, что уже спрашивал ее об этом.
— Давно, — сказала она прочистившимся после кашля голосом. — У нас вся семья воюет. Старшая сестра пошла сразу, как мужа убили. Братишка тоже. Одна мама с младшими сидит, ждет писем.
Он шел рядом и снизу посматривал на нее. Если бы это Саша была? Или Лялька? И жаль ему было сейчас ее, как будто это их жалко.
Он не слышал автоматной очереди: его ударило, подбило под ним ногу, оторвавшись от повозки, он упал. Все произошло мгновенно. Лежа на земле, он видел, как понесли лошади под уклон, как санинструктор, девчонка, вырывала у ездового вожжи, взглядом измерил расстояние, уже отделившее его от них.
И выстрелил наугад. И тут же раздалась автоматная очередь. Он успел заметить, откуда стреляли, подумал еще, что лежит неудачно, на дороге, на самом виду, надо бы в кювет сползти. Но в этот момент впереди шевельнулось.
Мир сузился. Он видел его теперь сквозь боевую прорезь. Там, на мушке пистолета, на конце вытянутой его руки, шевельнулось вновь, стало подыматься на фоне неба дымчато-серое. Третьяков выстрелил.
Когда санинструктор, остановив коней, оглянулась, на том месте, где их обстреляли и он упал, ничего не было. Только подымалось отлетевшее от земли облако взрыва. И строй за строем плыли в небесной выси ослепительно белые облака, окрыленные ветром.
Нодар Думбадзе
Я ВИЖУ СОЛНЦЕ
Повесть
Тетя
Кедровка на сухой ветке шпанской вишни пела так самозабвенно, с таким упоением, что тетя прервала работу, вынесла во двор треногий стульчик, уселась под деревом и обратилась в слух. Я прилег тут же на траве и закрыл глаза. Кедровка пела не переводя дыхания. Я стал было молча, про себя, повторять нехитрый мотив птичьего напева, но мне не хватало воздуха. А кедровка продолжала свистеть, временами поглядывая искоса на катившееся к закату солнце. Огромное, красное, похожее на медное блюдо светило медленно опускалось к горизонту, и разбросанные в долине Супсы [12] деревни под его лучами алели, словно охваченные пламенем.
12
Супса — название реки. (Здесь и дальше — примеч. переводчика.)
— Кето! — раздался крик у ворот.
Кедровка умолкла.
— Сосо!.. Сосойя! — повторил тот же голос.
— Кто там? Входите! — ответил я недовольно и встал.
Во двор вошел бригадир нашего колхоза Датико.
— Здравствуйте! — приветствовал он нас.
— Здравствуй! — ответила тетя. — Заходи!
Тетя направилась к кухне [13] . Датико последовал за ней, а я снова прилег и взглянул на дерево, где только что сидела кедровка. Но ее и след простыл.
13
Характерный для Западной Грузии жилой дом — ода — обычно строится двухэтажным. В нижнем этаже расположена кухня, в верхнем — жилые комнаты.
Я встал и пошел на кухню. Бригадир, горячо о чем-то толковавший с тетей, при моем появлении умолк. А тетя так и осталась сидеть — обхватив руками колени и уставившись на затухающий в камине огонь. Бригадир достал из кармана кисет, свернул цигарку, прикурил от тлеющей головешки. В кухне запахло горьким, вонючим табаком.
— Сосойя, будь другом, дай напиться! — попросил меня бригадир.
Я взял кувшинчик с водой.
— Да нет, принеси-ка свеженькой!
Я вышел во двор.
Когда я вернулся, Датико опять о чем-то говорил тете и опять вдруг замолчал.