Шрифт:
— Не торопитесь! У них не хватит боеприпасов! Стреляйте только по моему приказу! И не вздумайте преследовать их: в рукопашной они нас побьют как пить дать!
— Ура-а-а! — заорал вдруг Нодар, вскочил и помчался к нам.
За ним последовала вся его ватага. Уроки нашего военрука, видать, не прошли даром, — неприятельские солдаты бежали пригнувшись к земле, зигзагами.
— Ура-а-а! — крикнул еще раз Нодар.
— Захрума-а-а! [27] — не вытерпел Отия Каландадзе и запустил в противника здоровенный ком земли. Ком угодил в голову Нодару, да с такой силой, что он выронил ружье и упал словно подкошенный.
27
Захрума — непереводимое междометие: «Чтоб тебе провалиться! Чтоб ты сдох!»
— Огонь! — завопил я, и на наступающих обрушился шквальный огонь нашей артиллерии. Ряды неприятеля дрогнули, остановились, потом поспешно откатились назад и укрылись в окопе.
— Нодар Головастик, не смейте больше показываться, иначе перебьем всех! — крикнул я.
— Поглядеть бы сейчас на его лоб! — сказал Отия.
— «Лоб, лоб»… — проворчал Эдуард Джабуа. — Попадем им в руки — не жди пощады!
— Без паники! — сверкнул я глазами.
— Нодар сейчас зол, как сто чертей… Съест он нас! — предупредил меня Кажура Гагуа.
— Кто трусит — вот белый флаг! — Я достал из кармана платок.
— Сосойя Мамаладзе, — донесся крик из окопа неприятеля, — сдавайся, пока не поздно!
— Покажись, если ты такой герой! — крикнул я в ответ и вылез из окопа.
— Вот я! — поднялся Гурам Тавберидзе.
— А где этот болван?
— Который?
— Ваш маршал!
— Я здесь, а тебе последний раз предлагаю сдаться, пока ты жив! — крикнул Нодар и тоже вылез из окопа. — Считаю до трех! Потом перехожу в рукопашную!
— Попробуй только!
Нодар отдал распоряжение, и тотчас же все его войско поднялось во весь рост.
— Ребята, вставайте и приготовьте гранаты! — приказал я своим.
— Ну, теперь крышка нам! — заскулил Ромео Чануквадзе.
— Один! — начал Нодар.
— Черт тебе господин! — ответил я.
— Два!
— Пустая твоя голова!
— Два с половиной… — сжалился над нами Нодар.
В наших рядах подозрительно зашептались.
— Сосойя, пока есть время, переходи на нашу сторону! — крикнул Тамаз Керкадзе.
— Я не изменник!
— Переходи, говорю, и мы простим тебя!
— Не нуждаюсь в твоем милосердии!
— Тогда сдавайся! Пленных мы кормим сливочным маслом и белым хлебом! — предложил Нодар.
— Подавитесь сами вашим белым хлебом!
— Три! — крикнул Нодар, и неприятельское войско с громовым «ура» двинулось на нас.
— Огонь! — взвизгнул я. Три кома подряд рассыпались на голове Нодара, но сдержать натиск красных было уже невозможно.
— Бей его! — раздался боевой клич, и началось…
Все перемешалось. Пошли в ход подножки и пинки, оплеухи и кулаки, щипание и укусы, комья земли и палки.
— Что ты делаешь, осел!
— Ухо-о-о!..
— Не рви штаны, сволочь, они отцовские!
— Сдаешься?
— Убит я!
— Подними руки!
— Опусти палку — подниму руки!
— Бросай оружие!
— Какое еще оружие?
— Отпусти рукав, собака!
— Ты что, за настоящего немца меня принимаешь?!
— Чего ты плюешься?
— А ты не тяни меня за нос!
— Учитель! Он и впрямь меня убивает!
Потом первый пыл битвы остыл, слышалось лишь тяжелое дыхание уставших бойцов. Меня тащили за ноги, а деморализованное вконец мое войско с поднятыми вверх руками шагало рядом.
Меня потащили к учителю.
— Товарищ начальник штаба! — вытянулся Нодар. — Ваше задание выполнено, неприятельская армия разбита, левый берег Волги захвачен нами, наши войска триумфальным маршем следуют на запад, жертв с нашей стороны почти нет! Кроме того, захвачен в плен фашистский генерал Сосойя Мамаладзе. Вот он!
— Сосойя, горе ты мое луковое, опять ты угодил в плен? — спросила Хатия.
Победители и побежденные разразились дружным хохотом. Я встал, отряхнулся и… расхохотался.
— Теперь отдохните полчаса, а затем — марш на плантацию! — объявил военрук.
С веселым гиканьем бросились мы к реке и с удовольствием бултыхнулись в холодную воду. Потом мы лежали в тени и молча наслаждались покоем, тишиной и прозрачным, без единого облачка, голубым небом. Леван Гуриелидзе лежал здесь же с нами и с нескрываемым удовольствием курил «Темпы». Приятный аромат папироски щекотал нам ноздри. Табак, разумеется, был у каждого из нас, но городские папиросы, да еще «Темпы», да еще в военное время, имели для нас особую привлекательность. Мы горели желанием выпросить у учителя одну-единственную папироску, чтобы выкурить ее всем классом, по одной затяжке на брата, и затем хвастаться на все село: вот, мол, мы курили «Темпы». Наконец Нодар не выдержал, подмигнул мне и толкнул — пойди, дескать, попроси. Я выразительно покрутил указательным пальцем у своего виска. Нодар с непередаваемой гримасой повторил просьбу. И я решился.