– Он не защищался?

– Не типичные повреждения для самозащиты. Вы же знаете, о чем это говорит.

Вехтер кивнул:

– Отсутствие сопротивления указывает на домашнее насилие.

Темный силуэт в его голове обретал очертания. Он должен был держать свой ум открытым. Иначе возникала опасность, что он построит дело вокруг одной теории. Домашнее насилие указывало на отца. Но его ведь не было на месте. Или самым тяжким его проступком стало как раз отсутствие? Кроме него, в жизни Оливера все равно никого не было.

– А он вам действительно ни слова не сказал? – спросил он.

– Сказал немного. Мальчик ничего не может вспомнить о том, что произошло в тот день. Ретроградная амнезия, это не редкость, особенно после столь травмирующего события. И пробел в памяти может в любой момент восстановиться, но все может остаться и без изменений. Он спрашивал, когда придет его папа.

Они остановились на выходе. В кармане халата врача раздался пронзительный писк бипера.

– Он поправится. Перелом полностью срастется, ушиб позвоночника он будет ощущать еще некоторое время, но не останется никаких последствий. По крайней мере физических. – Бек вынул визжащий пейджер, внимательно изучил сообщение на дисплее и нахмурился: – Ничего с выходными не получится. А еще говорят, что при таких холодах становится спокойнее.

– Напротив. Люди торчат в своих тесных натопленных квартирках и ненавидят друг друга.

– Наверное, это так. К сожалению, мне придется отправиться в путь. Приятно работать с живыми, можно рассчитывать на хороший конец. Хотя… – доктор бросил пейджер обратно в карман, – иногда ведь и они умирают.

Вехтер как раз хотел захлопнуть папку, как вдруг его взгляд упал на одну строчку.

– Господин доктор, пока вы не ушли… Здесь упоминаются переломы ребер.

– Ах, это. – Бек снял халат и запихнул его во врачебную сумку. – Старая, очень старая травма. Давно зажила.

Ханнесу казалось, что прошла вечность с тех пор, как он сидел в этом коридоре и ждал наказания, словно нахулиганивший школьник.

«Потом зайдете ко мне в кабинет», – сказал сегодня Целлер. Когда Ханнес вспоминал об этом, в животе у него все сжималось. Чего от него хочет Целлер? Наверное, дело касается Оливера Баптиста. Ханнес обращался с мальчиком грубо, неверно оценив его состояние, в этом была его ошибка. Такие ошибки случались, не каждый день, но довольно часто. Слишком много заболевших, слишком мало коллег в строю, слишком много сверхурочной работы. Когда он кричал на мальчика, он к этому времени уже отработал две смены подряд: Ханнеса вызвали из дома в выходной.

Это не оправдание – всего лишь объяснение.

Была еще одна причина, по которой он не хотел идти в кабинет. Теперь Ханнесу как никогда нужна была его начальница, которая – спокойная и рассудительная – могла оградить его от напора Целлера. Пока она была тут, он не цеплялся к Ханнесу, но, как только ее не стало, Целлер использовал каждую возможность, чтобы ему насолить.

Ханнес взглянул на часы. Целлер заставлял его ждать, демонстрируя, что он здесь хозяин. Возможно, он сейчас просто сидел и бесцельно бродил по Интернету. Ханнес покачал ногой, вытащил свой айфон, потом снова засунул его в карман, в сотый раз провел рукой по волосам, взглянул на пустой коридор.

Тут же всплыло воспоминание о другом коридоре, которое все еще не покидало его. Ханнес надеялся, что уже избавился от этих мыслей. Вспомнился и холодный запах ладана, словно только что ударивший в нос. Гипсовая лепка вырастала из голых стен, как метастазы, а над головой возвышалось метровое распятие. Когда оно наконец упадет и раздавит его? Ханнес невольно встряхнул головой. Распятие исчезло, а коридор монастыря вновь превратился в полицейский участок с успокаивающим светом неоновых ламп. Он был не одиннадцатилетним гимназистом, а главным комиссаром уголовной полиции, и все, что могло теперь его раздавить, – это горы бумаг на письменном столе у Вехтера.

Ханнес мог бы пока выкурить сигарету. Он машинально принялся искать пачку в кармане куртки. Но вместо привычного прямоугольника нащупал деревянные шарики, и пальцы начали пересчитывать четки, прежде чем он осознал, что делает. Привычка была сильнее. Ханнес уже давно хотел выбросить проклятые четки. Но, как только он собирался положить их в ящик комода, четки цеплялись за подкладку куртки только для того, чтобы в самый неподходящий момент обнаружиться в кармане.

Ханнес энергично запихнул четки через дыру под подкладку, обратно в небытие.

Позади него распахнулась дверь.

– Привет, Йоханнес. – Секретарша Луиза подмигнула ему из «логова змея» и возвела глаза к потолку так, что это заметил только Ханнес. Эта гримаса вселила в него уверенность. – Теперь можешь войти.

Целлер прошел к двери и протянул ему руку:

– Добрый день, господин Брандль, входите, присаживайтесь. Вы, наверное, догадываетесь, о чем пойдет речь.

Ханнес молча опустился на стул для посетителей под суровым взглядом премьер-министра, смотревшего на него с портрета. Ханнеса и шефа разделяла столешница из красного дерева: на нее ушло минимум пять квадратных метров тропического леса. Целлер прошуршал документами, словно действительно что-то искал. Можно было держать пари, что начальник подготовил все заранее до мельчайших деталей.