Песнь о братьях
вернуться

Тейф Моисей Соломонович
Шрифт:
Сказка о змее
Начало доброе, худой конец. О, голос мамы — песенка скворца! Вернулась королевна во дворец И в слезы — нет ларца. Огонь танцует в печке голубой. Метель танцует на ветвях ольхи. Меня уводит мама за собой По лесенке, по лесенке — в стихи. Уже орет на площади гонец: — Тот, кто найдет потерянный ларец, Получит в жены дочку короля И горы хрусталя. Пастух веселый щелкает кнутом, Домой торопит молодых овец. А за прудом в сиянье золотом — Лежит ларец. — Что за находка! Ай да счастлив я! Скорей посмотрим, что блестит внутри. — Открылась крышка, вылезла змея И укусила. Вот тебе — смотри! Хихикали над ним стада овец: — Хи-хи, нашел! Хи-хи, открыл ларец! Хи-хи, поверил в дочку короля И в горы хрусталя. …Себя ночами спрашиваю вслух: — Что я нашел? Чем заплатил тогда? Опять обманут королем пастух, И мама справедлива, как всегда.
* * *
Любовь совсем не многословна. А ненависть — наоборот. Любовь в словах своих условна, А ненависть — наоборот. Но у любви одна примета: За ней невидимая тень Идет, как за спиной предмета, Как ночь — за днем, за ночью — день. Она дороги пробивает, С любовью вместе гнезда вьет. И даже изредка бывает: Любовь мертва, а тень — живет. Они идут, как дверь — за дверью, За хлебом — соль, за тканью — нить. И ни одной из них потерю Мы не сумеем заменить.
* * *
— Пей любовь спокойно, от краев — до донца, Будешь помнить долго этот запах солнца. Разве можно залпом пить такой напиток, Счастье превращая в камеру для пыток? Это — не отвага, а сплошное детство. Отличай обжорство от священнодейства, — Говорила мама, тогда еще живая, Маленькие раны мои переживая. О, двадцатилетние! Вы смеетесь в ярости. Слышу! Слышу: — Ангелом сделался на старости.
* * *
Смотрю на секундную стрелку… Как ветер — вершины лесов, Она обегает тарелку Моих неподвижных часов. Как часто ее лихорадит, Знобит и в мороз, и в жару! Занятно, чего она ради Летает, как мяч, по двору? А эти, счастливая пара, Идут незаметно почти. Любимая, это недаром — Им дальше и дольше идти.

1959

Забытые картины

Пер. Ю. Мориц

1

Ночь в Минске

Как детям, сладко спится палачам. Ко всем приходит сон в плаще белесом. И лишь тюрьма в ознобе по ночам, Как юноша, больной туберкулезом. О, крепко минский губернатор спит Под мерный гул осенних длинных ливней! А в скверике простуженно сипит Слепой голодный белорусский лирник. В замерзшем сквере лужицы мелки, Отсвечивают тускло и лилово, И в каждой отражаются белки Недвижных глаз поющего слепого. Еще я мальчик. Я еще дрожу, Когда брожу кварталом нееврейским, Я в белорусе сходство нахожу С тем Авраамом, пастухом библейским, Что был в холстину грубую одет. Поет Старик, бредет он спотыкаясь. Спит губернатор. Пьянствует кадет. И туча в небе — как бездомный аист. Осенних ливней грязь и кутерьма. Как ровно в спальне губернатор дышит! Готовится этап. Не спит тюрьма. И будущий чекист листовку пишет.

2

Гривенник

Серебряный гривенник — нищего брошка, Слеза моей мамы, застывшая льдом. Душистого масла столовая ложка Нужна до зарезу. Как беден мой дом! — Царевна Суббота давно отдыхала. Дай гривенник! Сохнет субботняя хала. Дай гривенник! Я не на шкварки прошу… Дай гривенник! Я же на рынок спешу, А он из-под талеса смотрит сердито На маму мою, как судья на бандита: — Душистого масла ей нужен бочонок! А каждое лето рожает девчонок! Смотрите! Готово полдюжины девок, А где я возьму на приданое денег? — …Шесть маленьких скрипок За тряпками дышат, Шесть маленьких скрипок Сопят и не слышат: — Дай гривенник! Сохнет субботняя хала. Царевна Суббота давно отдыхала. Дай гривенник! Я не на шкварки прошу… Дай гривенник! Я же на рынок спешу… — И каждое утро: — Дай гривенник! — Шепот… — Дай гривенник! — Жалобы, Слезы И топот… — Дай гривенник! Гром! Рукопашная! Плач! — Дай гривенник! — Дети услышат! Палач! — Тогда разбиваются чашки и миски. О девочки, уши закройте скорей! Влетают проклятья бобруйских и минских Евреев, несчастных, как этот еврей. Осиной трепещет оконная рама… …О нежная, смертная, тихая мама, В твоем изголовье свеча оплыла. «Лилит?» Где ты, нищая лилия, где ты? Ах, падают в августе с неба монеты… Бессонница здорово мне помогла, И я поднимаю летящие звезды, И вдруг узнаю по мерцанью внутри Застывшие, синие мамины слезы. И каждая — гривенник. Видишь? Смотри!

Сказка — не сказка

Не про ведьму-дурочку С тайнами ужасными, А про дом, про улочку С фонарями красными. Эта сказка — мрачная, В ней целковый катится, Не дождется младшая Свадебного платьица. Здесь не попадаются Принцы благородные. Эта сказка — мрачная, В ней живут голодные. В ней сидят Марылечки, В ней сидят Рахилечки, По утрам они едят Черный хлеб да килечки. Толстомордая мадам Не дает покоя, Отпирает господам: И ведет в покои. Эй погромче, музыкант, Худенький парнишка! К нам желает фабрикант — Белая манишка. Знаменитый будет гость, Не село — столица! У него целковых горсть — Надо веселиться! Эта быль развеяна, Как струя табачная… Памяти доверена Только небыль мрачная Не про ведьму-дурочку С тайнами ужасными, А про дом, про улочку С фонарями красными.

1958–1960

Песенка

Пер. Ю. Мориц

Обыкновенный переулок Вблизи Смоленского метро. За кошкой гонится собака, Звенит ведро, скрипит перо. Но если вечер лапой синей Слегка ударит в дверь мою, Я отправляюсь в переулок И тихо песенку пою. Шломин переулок, Шломин переулок, Почему твой голос так звенит? Шломин переулок, Шломин переулок, Почему ты тянешь как магнит? В году кровавом и далеком, Нацелясь в небосвод виска, Дворянский сын и юнкер царский В бою убил большевика. И если вечер лапой синей Слегка ударит в дверь мою, Я отправляюсь в переулок И тихо песенку пою. Шломин переулок, Шломин переулок, Что в тебе такого, не пойму. Вижу заурядные Окна и парадные, А пою и плачу — почему? Исчезнет старый переулок, Построят новые дома, И будет лето петь у окон И льдом названивать зима. И я, поэт, чудак веселый, Останусь с песенкой вдвоем. А если вам она по вкусу, Мы вместе, может быть, споем. Шломин переулок, Шломин переулок, Голубые окна, фонари. Что в тебе такого, Шломин переулок. Что сияет песенка внутри?