У хозяев был взрослый сын Вася. По вечерам он надевал блестящие со скрипом сапоги, садился на скрипучий стул, брал гармошку и, склонив голову, играл грустную музыку. Маму это сильно раздражало.

А мне Вася и его музыка нравились, хотелось стать взрослой, с косами, на высоких каблуках, чтобы Вася смотрел на меня… Но мы стали уходить гулять в сосновую рощу, мама там научила меня танцевать «Яблочко».

На улице лил дождь, а к нашим хозяевам пришли гости, и нам некуда было пойти, хозяйка пригласила нас тоже к себе. Мама сказала Васе, чтобы он сыграл «Яблочко». Как только он растянул свою гармошку, я вышла на середину комнаты и сплясала. Все кричали:

«Еще!» и хлопали в ладоши. Мне хотелось еще сплясать и петь со всеми, но мама увела меня спать. А в комнате у хозяев еще долго шумели, громко кричали. Я лежала тихо, мама, наверное, подумала, что я сплю, но я слышала, что мама плакала.

Зимой забрали дядю Сантту. Тетю Сусанну куда-то отправили. Мы с мамой переехали к тете Виено в Красный Перекоп, в маленький синий домик. Наша комната была узенькая. Я спала с мамой на кровати, а тетя Виено — на кушетке.

Однажды мама привела меня в свою трудновоспитуемую школу, я услышала, когда мы проходили мимо мальчишек, как они крикнули: «Мартышка и очки». Мама улыбнулась, я поняла, что это они мою маму так дразнят. Мама носила пенсне с цепочкой, таких очков ни у кого в Ярославле я не видела. Мне стало очень обидно.

Я хотела сказать, чтобы она надела такие же очки, как у всех, но я не могла ей этого сказать. Моя мама вообще не была похожа на других. У нее была тонкая шея, и там, где шея кончалась, была глубокая ямочка. Она не завивала волосы, а носила их на прямой пробор, сзади у нее они были уложены в узел. У нее были крепко сжаты губы, лицо ее казалось строгим. Но когда мама приходила домой, лицо ее менялось. Не снимая пальто, она прижималась холодной щекой ко мне, я шла за ней к вешалке. Раздевшись, она брала меня к себе на руки. Потом мы ели, делали уроки, а вечером, перед сном, она читала мне книгу.

Хозяйка нашего домика, уходя на работу, говорила, чтобы я никому не открывала дверь, если не узнаю голоса. Со мной оставались дома большая собака Тайга и кошка Машка. Кошка спала на плите, а собака рядом с плитой. Иногда они шипели и рычали друг на друга. Каждый раз, когда толстая кошка спрыгивала с плиты, я вздрагивала. Мне казалось, что уже взламывают дверь, и вот-вот войдут бандиты. Я забиралась под кровать, затаскивала туда одеяло, подушку, брала книжку с собой и прислушивалась.

К весне маме удалось устроить меня в детский садик, но из садика мне хотелось убежать. Однажды во время тихого часа я спустилась из окна по водосточной трубе на улицу.

Я пошла на речку, там были заросли камыша. В камышах было страшно. Я пошла ближе к берегу и увидела девочку, она писала прутиком на песке имена. Мы поиграли, и она позвала меня к себе домой.

Дом у нее был большой, с длинными коридорами, в коридорах было много дверей и сильно пахло кислой капустой. Мы бегали по коридору, играли в прятки, съели весь суп из кастрюли. Вдруг я увидела, что на улице стало темно, вспомнила, что мама уже пришла за мной в садик, а я не знала, где мой дом, но пришла Зинкина мама. Она спросила, где я живу. Я вспомнила свой адрес. Она проводила меня домой.

У мамы был перепуганный вид: она только что вернулась из милиции.

А утром в садике никто меня не ругал — было некогда. Заведующая нам долго рассказывала о празднике всех работающих женщин, а когда она кончила говорить, вошла сильно накрашенная тетенька. Заведующая поздоровалась с ней за руку и громко объявила:

— К нам на утренник, — тут она проговорила несколько длинных и непонятных слов, — пришла актриса драмы.

Заведующая указала актрисе место за столиком напротив меня. Она надела по-старушечьи платок на голову и начала рассказывать сказку про царевну-лягушку. Потом она сняла платок и прочитала стихи. Мы громко ей хлопали, а она улыбалась и кланялась нам. Потом она достала из сумочки белый носовой платок, стерла сбившуюся в клочки помаду с губ, опять заулыбалась. Губы ее теперь были почти белые, а на передних зубах была красная помада. Но никто ничего не сказал ей, и она так с красными зубами и отправилась на улицу.

Домой из садика я опять бежала — надо было успеть в аптеку до маминого прихода. Там продавали духи, пудру, помаду и всякие кремы.

У меня было пять рублей, которые мне в посылке с продуктами прислала бабушка. Я решила купить на женский праздник маме подарок. Вначале я подошла к витрине, в которой лежали разные никелированные ножницы и по-всякому изогнутые щипцы, как у зубного врача. По спине пробежали мурашки. Я перешла к витрине с флаконами, баночками и коробочками. Подошла продавщица в белом халате и спросила:

— Тебе что-нибудь надо?

Я показала пальцем на флакон, на котором была наклейка с веточкой сирени, и спросила:

— Сколько стоит этот флакончик?

— Три рубля, — ответила продавщица.

Я пошла в кассу, заплатила, отдала чек продавщице, взяла покупку, положила в маленький синий чемоданчик. На лестнице я старалась перешагнуть через ступеньку, но каким-то образом пошатнулась, задела чемоданчиком о перила, чемоданчик раскрылся, флакончик выпал и разбился на множество острых блестящих осколков. Около моей ноги упало дно бутылочки, запахло сиренью.