Ночью прошла гроза, а сейчас ни облачка, согретая солнцем влажная земля приятно пружинила под подошвами. Я шла из Кочинова в Никольское помочь старшей тете окучить картошку. Идти надо было километра четыре. Бабушка завернула мне в узелок две горячие картофельные ватрушки — гостинцы для тети. Пройдя с полдороги, я потрогала узелок, ватрушки были еще теплые, невыносимо захотелось съесть одну из них. Я перешла бревенчатый мостик, спустилась к ручейку, развязала узелок и села на сырую теплую траву. Стало сухо во рту, я набрала в ладонь холодной воды из ручья, попила и поднялась обратно на дорогу. За спиной по бревенчатому мосту прогромыхали колеса телеги. Я оглянулась. Парень, сидевший на телеге, встал, взял плетку в руку. Я перескочила обратно через канаву, он взмахнул плеткой в воздухе, она, сделав петлю, взвизгнула, лошадь дернулась, он с хохотом повалился в телегу.

Вдали показалась сначала розовая церковь, а потом и все село Никольское. Кажется, здесь все села, которые побольше, строились на горках или холмах. Наконец я подошла к серому бревенчатому дому, который стоял у дороги. Дом был больше других деревенских домов. У входа была приколочена когда-то выкрашенная в голубой цвет жестяная проржавевшая доска с надписью: «Никольская начальная школа Кесовогорского района». Откуда-то появилась тетя. Морщинки на ее лице разбежались в улыбку. Она была очень довольна: ведь она снова учительница, живет в школе, без всякой хозяйки, сама по себе. Она повела меня к себе в комнату. Я переступила порог и почувствовала ступнями босых ног прохладную краску пола. В углу стояла этажерка с книгами. Я села на скрипучий венский стул и, не зная к чему, спросила:

— А здесь баня тоже есть?

Тетя ответила, что есть, но ее не топят: дров мало. Печки все равно надо топить, так в печках и моются, как в Кочинове.

— Я-то сама моюсь в этом тазу, — она указала на эмалированный таз за круглой печкой.

У стены возле входа стояли ящики, привезенные из Финляндии, на которые был положен толстый матрац, набитый соломой, высоко на постели совершенно неподвижно лежала тетина мама, моя прабабушка. Если бы она не шевелила нижней челюстью, можно было подумать, что она не жива. Кожа на ее лице была сухая, как долго пролежавшая на солнце бумага, на носу она была натянута и блестела. Тетя предложила пойти посмотреть классы. Вставая с места, она проговорила:

— Может, ты будешь здесь учиться в будущем учебном году.

— Почему?

Она не ответила, а открыла дверь в темный коридор. Я пошла за ней. Она сказала: «Сейчас» и открыла дверь в большую солнечную классную комнату. На выкрашенных в черный цвет партах лежал мышиного цвета слой пыли. Я сала за парту и пальцем написала свое имя. Тетя посмотрела на парту:

— Нет уборщицы. Может, удастся устроить твою бабушку, тогда вы тоже переедете сюда. Здесь при школе есть комната для уборщицы с отдельным входом. Будем снова жить вместе.

Окна классов выходили в огород, в котором росли кусты жасмина и сирени. Тетя подошла ко мне, указала рукой на кусты и объяснила:

— Это бывший поповский дом. Кусты, наверное, поп посадил. Здесь недалеко церковь, в которой он служил, школы тогда в Никольском не было. Моего возраста люди почти никто ни читать, ни писать не умеют. До войны здесь организовали курсы по ликвидации безграмотности, расписываться научились, теперь грамотными считаются. Церковь, наверное, со временем в клуб или кинотеатр переоборудуют, будем в кино ходить, — размечталась тетя.

— Здесь люди очень суеверные, не пойдут в церковь кино смотреть, — сказала я.

— Вначале, может, и не пойдут. Но тут есть несколько коммунистов, комсомольцы есть — они пойдут, а потом и другие пойдут, куда ж им ходить? В Гатчине тоже до войны вначале не ходили, а потом забыли, что это церковь и все ходили в кино, а молодежь и на танцы туда ходила.

— Интересно, а эти комнаты как-нибудь перестроили?

— Да нет, только перегородки, видно, сняли, чтобы комнаты побольше получились.

— Незаметно, чтобы они были перегорожены.

— Да уж почти тридцать лет прошло, — ответила тетя.

— А интересно, где поп со своей семьей сейчас? — наверное, уже умер, — сказала тетя и вышла в тот же темный коридор. Я опять пошла за ней. В коридоре она открыла дощатую дверь, указала мне на чердачную лестницу:

— Вот видишь, какой большой чердак.

Я не знала, что ей ответить, и мы вернулись в комнату.

Старая бабушка обычно, как только тетя закрывала за собой дверь, вставала со своего места и шла к столу поискать что-нибудь съедобное. В этот раз она довольно быстро заметила нас и сделала вид, что смотрит в окно. Тетя, как всегда в этих случаях, сухо проговорила:

— Иди на место.

А бабка еле слышно пробормотала:

— Я думала, что вы на улице, поднялась посмотреть. Тетя произнесла: «Ээ…» и махнула рукой в ее сторону.

На следующий вечер, провожая меня, она велела передать младшей тете, чтобы она пришла послезавтра, кажется, здесь и для нее кое-что найдется. Я попрощалась с тетей, перешла бревенчатый мостик через ручей и вышла за околицу.

— Мы скоро будем жить без хозяйки…

Хотелось скорей домой, сказать тете, бабушке и Ройне. Я побежала, но вдруг вспомнила, что младшую тетю опять вызывали туда…