Император, разумеется, не может быть с нею целый день, он рано уезжает в Вену и только в шесть часов возвращается к ужину. Елизавета рвётся в Вену вместе с ним, но София охлаждает её пыл: «Императрице неприлично увязываться за мужем». Однажды Елизавете всё же удаётся уговорить Франца Иосифа взять её с собой. Если верить Елизавете, не успела молодая чета вернуться вечером назад, как тут же явилась эрцгерцогиня София и начала осыпать их упрёками, даже бранить. Разумеется, больше такие поездки не повторяются, и Елизавета остаётся в Лаксенбурге, словно в заточении. Молодая императрица совершенно забывает, что всё это не каверзы «злой» женщины, как она называет Софию, а что причиной всему забота о ребёнке, который только-только зарождается у неё под сердцем и, возможно, станет желанным наследником престола.

Императрице совершенно непонятен ход мыслей эрцгерцогини. Во время первого пребывания Елизаветы в Лаксенбурге сразу после свадьбы часть дворцового парка была отгорожена от остального мира и предоставлена в её полное распоряжение. Однажды она замечает, что ограждение снято и теперь гуляющая публика при желании может буквально заглядывать в окна дворца. После этого Елизавета в парке, где каждый разглядывает её именно теперь, когда она в «интересном» положении, больше не показывается. Но лишь только эрцгерцогиня это замечает, она является к Елизавете и буквально тащит на прогулку, объясняя, что она обязана демонстрировать всем желающим своё положение, чтобы народ мог порадоваться предстоящему событию. По словам молодой императрицы, это ей «просто омерзительно». Она в отчаянии, однако насколько хватает сил, скрывает своё настроение от мужа, чтобы не доставлять ему неприятностей, прекрасно зная и то, как сильно он её любит, и то, как он зависит от матери. Елизавета старается по возможности не допустить, чтобы он оказался между двух огней, ведь в сущности, говорит она себе, он тоже «страдает» от диктата Софии, но не решается протестовать.

Эрцгерцогиня даёт сыну советы по всем без исключения вопросам, в том числе и большой политики. Она занимает откровенно антирусскую позицию и в то же время воздерживается от явного союза с западными странами; целиком поддерживает молодого императора в его стремлении быть совершенно независимым от русского царя, который намного старше его. Только впоследствии выяснится, что в результате такой политики Австрия оказалась «между двух стульев» и растеряла всех друзей. Пока же складывается впечатление, что Австрия достаточно сильна, чтобы дать отпор и Российской империи.

Елизавета в эти дела не вмешивается. В них она абсолютно ничего не смыслит и полагает, что, может быть, хотя бы в этом её свекровь не допускает ошибок. Кроме того, императрицу занимает теперь собственное состояние. В конце июля она переезжает в Ишль, где эрцгерцогиня София приобрела для молодой пары виллу Марсталлир, где Зизи к своей радости застаёт мать, Карла Теодора и Нене. Теперь эрцгерцогиня София лишается прежней возможности вмешиваться во все мелочи повседневной жизни императрицы. Франц Иосиф и Елизавета очень надеются, что первым ребёнком будет мальчик, но их ждёт разочарование: пятого марта 1855 года у императорской четы рождается девочка, которую — не спрашивая мать — нарекают, разумеется, именем эрцгерцогини. Она — крестная мать новорождённой и ребёнку, которого крестят с большой помпой и бесчисленными церемониями, дают имя София.

На торжествах присутствуют дипломаты всех стран, недостаёт только представителя России, царь которой, раздражённый позицией Австрии и её императора, не захотел участвовать даже в таком далёком от политики семейном торжестве.

Елизавета безмерно рада первому ребёнку, но и здесь она упустила из виду свекровь: мать почти никогда не может побыть с собственном ребёнком наедине; что бы ни сказала императрица, на следующий же день отклоняется. Ребёнок, вместо того чтобы служить источником радости, только создаёт новый повод для противоборства и противостояния. Поскольку Елизавета в конце концов отказывается от борьбы и редко поднимается в детскую к малютке, которая, кстати, находится достаточно далеко от её апартаментов. От посторонних эта ситуация тщательно скрывается. Вскоре накапливаются просьбы о ходатайстве перед императором, и в секретариате императрицы уже готова резолюция «Её величество никаким влиянием не пользуется». Летом 1855 года встаёт вопрос о конкордате [28] . Елизавета — ревностная католичка, ежедневно посещает мессу и далека от того, чтобы выступать против религии. Однако императрица замечает, какое огромное влияние, в том числе и политическое, оказывает на её свекровь духовенство, и в частности, какой вес имеет при дворе архиепископ Раушер, поэтому её не удивляет, что заключается конкордат, который передаёт церкви бесконечно важные права в государстве. Елизавета смутно ощущает, что при этом её супруг лишился слишком значительной части своих прав государя.

Франц Иосиф по-прежнему исполняет всё, что ему удаётся прочитать в глазах жены, и поэтому предлагает ей съездить 21 июня 1855 года на её горячо любимую родину — впервые со времени их свадьбы. Вместо милой, робкой, не вполне оформившейся девушки, что некогда покинула замок, в него вернулась прелестная исполненная достоинства молодая женщина. Мать досаждает ей вопросами о том, как ока себя чувствует, что дочери пришлось пережить и что её угнетает, и в ответ на её просьбы Елизавета высказывает Людовике и Нене свои жалобы на мать императора.

Даже теперь, когда Елизавета так далеко, она, выполняя желание императора, должна писать его матери письма, сообщая о себе и маленькой дочери. Эти послания носят довольно официальный характер, начинаются с обращения «Дорогая фрау свекровь», а заканчиваются ещё прохладнее: «Целуя Ваши руки вместе с императором, остаюсь Ваша преданная невестка Элиза».

Несколько фраз делового характера — вот каковы письма Елизаветы к эрцгерцогине Софии.

Императрица возвращается сначала в Ишль, а затем в Вену, и повседневная жизнь и ежедневная борьба получают своё продолжение.

Однажды ей пришлось испытать настоящий страх. В тот день, 14 декабря 1855 года, Елизавета и графиня Беллегарде ехали в Шёнбрунн в карете, запряжённой четвёркой лошадей. На улице Марияхильфкрштрассе одна из передней пары лошадей запуталась в постромках; животные испугались, увлекли за собой заднюю пару, кучер оказался сброшенным с козел, и неуправляемая карета помчалась по улицам. Графиня уже собиралась выпрыгнуть на ходу, но Елизавета, когда-то побывавшая в подобном положении в Поссенхофене, удержала её. Карета свернула в боковую улицу, и там возница крестьянской повозки, ехавший навстречу, перегородил ей дорогу. Императорские лошади рухнули наземь, дышло сломалось, но Елизавета и придворная дама не пострадали. Потрясённые женщины выбрались из разбитой кареты и, наняв фиакр, вернулись в Бург. Под впечатлением от произошедшего Елизавета рассказала испуганному императору о благополучном исходе инцидента.