Семейные приключения животных (сборник)
вернуться

Ваненко Иван
Шрифт:

XXV. Сорочье рассуждение, или О том, что и и должно рассуждать про то, чего не понимаешь

Надоело белобокой По застрехам крыш летать. На навоз присев, Сорока Ну-ко люд пересуждать: «Для чего на свете белом Завелося у людей Занимать тяжелым делом Тех скотов, кто послабей? Вон Осел с поклажей ходит, Хоть и худ и глуп ведь он; А Козел без дела бродит, Хоть и толст да и смышлен…. Вон Кляченка воду возит, Конь же добрый так стоит: В праздник только сбрую носит, А неделю ест да спит. Тощий Вол день целый пашет, А откормленный Хрю – хрюк Только встанет да и ляжет, Не один еще – сам-друг…. Да и мало-ль что находим В этой странности людской: Сильный Пес по воле ходит, Слабый Пес у них цепной!.. Впрочем, очень может статься, Что реченные скоты Ни куда и не годятся, Как на тяжкие труды.»

XXVI. Свиной отзыв, или О том, что нельзя применять свой быт к быту другого

«Что за надзор такой над нами, – Уж видно дворник любит нас!» Так, утонув в грязи с ногами, Хрю хрюкал Боров развалясь. «Да это не житье – раздолье! Как с верьху солнышко печет, – А между тем в грязи приволье, – Вода с двора и не течет…. Теперь, Барбос, сказать ты волен, – Положим, ты хоть не Свинья, – Ты верно дворником доволен Почти не менее, чем я?… Тебя он лаской удостоил, Меня довольством наградил: Тебе он кануру построил, Меня он лужею снабдил. Он, видно, ведает наш норов? Ведь так-ли? нечего сказать!» Так приставал к собаке Боров, её желая мненье знать. «Мерзавец дворник наш!» со злостью Цепной Барбос в ответ сказал; «Меня он обделяет костью, А ты накормлен наповал. Совсем он нам добра не мыслит: Проводит целый день во сне; – От лени грязи он не чистит, От лени есть не носит мне.»

XXVII. Галочьи сплетни, или О том, что не всякому слуху верь

(Отрывки)

Галка сплетни полюбила, Галке сплетни стали клад; Вот она и настрочила Обо всем такой доклад: Что слыхала, что видала, Все то к сведенью брала; А чего не понимала, То сама уж приврала.
1.
Муха в встречу. «Ты откуда?» – Вон оттуда, с чердака. – «Что-ж так зла? приняли худо?» – Нет, сержусь на чудака: Слышу соты поминают И влетела я в окно, Ан ученый там читает Сочинение одно…. В нем он, видишь ли, проведал Пчел водить из барыша!.. Сам же, видно, не обедал, Бледный, тощий – в чем душа. Мне досадно показалось, Что меня морочит он: Я его куснула за нос, Да и вылетела вон.
2.
Как-то Чижик желтобокой Сел со мною на забор; Я тут тонко, издалека Завела с ним разговор: – Что, сосед, моя отрада, Правда-ль, будто бы на днях, К нам скворцов примчалось стадо И поют вишь так, что тц – ах?? – «Да, почти уж три недели, Как они у нас гостят; Много песен нам напели, Только что-то все не в лад.» – Чай скворцы поют не дурно, – Аль пенье не по ушам? – «Нет, не по-сердцу – фигурно; Простота милее нам. Там вишь, за-морем, сороки Судят-рядят лучше нас…. Нам от ник не брать уроки; Пусть их хвалят, в добрый час! Говорят, что мы вишь жалки, Что нейдем с своей межи; Нас ругают: вы-де Галки, Желтобокие Чижи! – Да со зла себе хоть тресни, Гнев их вовсе безтолков: Нам ни чьи не милы песни, Кроме наших соловьев. И из нас иным приятно Слушать…. Мой же толк такой: Песни их мне не понятны, Да и звук-то не родной.»
3.
Ни укора, ни сомненья – Словом, что ни да, ни нет, На чижачье рассужденье Не сказала я. в ответ… И слетела в низ, где куры Тут бродили близ окна; Раскудахталися, дуры, А. особенно одна. Да Петух ей дал острастку: Ухвативши за хохол, – Препорядочную таску Задал….. Я, признаться, подтрунила: – Что Петух такой, мол, злой? Чем его ты огорчила, Что он рушат твой покой? Аль любить тебя не хочет? исщипал, смотри, всю в пух! – «Да уж важность руской Кочет: Мне индейский мил Петух!» – Отвечала мне кудлашка И тряхнула хохолком. Что за странная замашка Подымать в семье содом!
4.
Тут высматривал находку Коршун, наш лесной сосед…. Да как схватит вдруг Молодку, Поднялся – простыл и след! Вдруг Наседка закричала: «Ай! мою украли дочь!» – Скандалёзно! я сказала, А сама от ней. и прочь.
5.
Сов, Ворон, на диво птицам, Воробьи с ума свели, – А Чечеткам да Синицам Полюбились – Журавли!

XXIII. Воробьиный гнев, или О том, что соединение не одинаковой породы производит несогласие

(галочья сплетня)

6.
Свет не мало подивился, Вышел срам такой… ей, ей!.. На Чечетке вдруг женился Слабосильный Воробей. Все кричали, что не пара, Но поди-ж, уговори! Под застрехой, у амбара, Оженились до зари…. Ну уж и нашли находку, Уж житье – не потаю: Тяжко стало и Чечетке, Да и плохо Воробью. Подсмотрела, согрешила, Ссору их – из-за угла – (Где Мартын всегда с Ненилой, Только-б ключница ушла). – Воробей кругом, сначала, Прыгал все, да щебетал, А Чечетка все молчала; Он придраться к ней желал: «Клюй навоз!» – Она не хочет. «Пей из лужи!» – Прочь она; Тут как мой боец привскочит: «Ах ты скверная жена! Разве я тебе не пара? – Ни по чем мои труды? – Дай ей семя из амбара, – Из под жолубя воды!.. Да с чего тебе так пикать? Да за что?… я не дурак: Ты умеешь только прыгать, Да чиликать кое-как! Что горазда? Что ты знаешь? Устаешь ли от труда? Ты ли перья припасаешь, Аль соломку для гнезда?… Ничего моя красотка Не умеет…. что мне в ней! Пусть хоть родом и Чечетка, Да я – старый Воробей!» После-ж, – как я хохотала, – Полетел за старый сруб, И принес в носу не мало Ей откудова-то – круп!

XXIX. Куриная беда, или О том, что не всегда выходит то, чего желаешь

(галочья сплетая)

7.
А то вот случилась штука; (Нас такой судьба избавь) – Постоянницам наука: Лучше всех себя не ставь! – Вы, чай, знаете Хохлушку, Что крикунья-то была?… Ну, что в старой-то избушке, Со старушкою жила? – Уж куда была хвастлива; Все ей птицы ни почем; – К Петуху строга, ревнива; Что не год – цыплят годом!.. И Петух, бывало, сдуру, Хвалить так, хоть прочь беги: Для него не стоят куры Все – Хохлушкиной ноги. Вот пришлось за чванство горько Ей насмешек испытать; Да и сраму было столько, Что уж стыдно и сказать! Раз ее загомозило Развестись семьей скорей, – А своих яиц-то было Лишь с пяток всего у ней! Захотелося в наседки; Пуще всех своих сестриц Расквохталась. У соседки Призаняли ей яиц. Посадили; и Хохлушка Так степенна, чуть клюет; И хлопочет с ней старушка: – «Вот, моль, кур-то наведет!» – Точно, вывела не мало, И почти что не спала; Не знобила и не мяла, Всех цыплят уберегла; И с ватагой яралажной Вышла к пруду погулять. Встряхонулася так важно: Вот, дескать, я мать, так мать! – Оглянулась, перед нею – Видит чудо на пруде: Половина детищ с нею, – Половина на воде…. «Перетонете, чертенки!» А они себе плывут…. Глядь: цыпляты-то – утенки! – В голос выть Хохлушка тут!.. Клохча, шею отвертела И избилася вся в пух; – Да, узнавши это дело, Как обиделся Петух!.. Голосит: «Я знать беспутной Не хочу; – с ума сошла: Мы с ней оба сухопутны, – Что-ж она тут навела! За кого-ж меня считают?… Дети – на! – умней отца! И, глядите, плавать знают – Только вышли из яйца!» И к Хохлушк век презренье С той поры Петух питал. Так, за чванство в поведеньи Рок Хохлушку наказал! Много и пустых есть толков: Про Кузину говорят, Будто, вместо двух галченков, Пару вывела цыплят, – Ну да эти все затеи, Просто, вымысел пустой: – Повторение идеи – Скандалёзной и чужой.

XXX. Кошачья чувствительность, или о том, как страсти бывают переходчивы*

(Ария)

[2]

«O caro mio! caro mio!. Приди коричневый мой Кот! О bel'amante Cato тио!..» – Так Кошка белая поет. «Немного я хочу в награду, – И мне-ль тебя прельстить посметь! – Ты, на протяжную рулладу, Простым мяуканьем ответь. Я от любви к тебе вся таю… Поверь, с тобою мысль моя, – Поверь, тебя не променяю И на живого воробья! Тебя-ль забыть? ты ловок, статен; Орешь сильней других котов; И с теми, кошкам кто приятен, В кровь исцарапаться готов. Как я люблю тебя за это, Тиран души моей, злодей!..» – И не докончила куплета: Вдруг мышь в глаза – она за ней!

2

Ария ест русское слово, и происходит от глагола: орать; итак это слово следовало бы писать: Ори-я!

XXXI. Чижачьи чувства, или О том, что у иных бывает горе горше нашего

(Повесть)

Осенний вечер снисходил На злачные долины, Мяукал жалобно павлин, Курилися овины. Два запоздалые Чижа, Под липою густно, Нахохлясь, сжавшись и дрожа, Шептали мзжь со. о о о: «Морозно! что нас завтра ждет? Как мы здесь ночь пробудем… Ах! если солнышко взойдет, Далеко-ль завтра будем?… Ну, милый, в зимний наш приют Поздненько мы пустились: Товарищи давно нас ждут, Давно там поместились. Осталось нам терпеть, да ждать; Авось мы к ним домчимся, Авось весною мы опять Сюда же возвратимся!» – Эх, друг! – другой промолвил Чиж, – Тебя лелеет радость; Себя надеждой ты живишь, А я? – я отжил младость! – Так, жизнью я не дорожу И не мила мне воля!.. Да я, пожалуй, расскажу: – Суди какая доля!.. Лишь только прилетел сюда Я с зимнего приюта, – Сулила радости тогда Мне каждая минута: – Я беззаботлив, весел был И в ведро и в ненастье, И я нашел, я и полюбил…. И – в ней, нашел участье!.. Как хороша, как молода Была моя подруга! Пробыть мы не могли тогда Минуты друг без друга. И что-ж? постигло горе тут: Однажды (день злосчастный!), Для гнездышка сыскать приють Задумал я несчастный! С зорей, встряхнувшись это сна, Собрался в путь недальный; – Как томно пикала она, Дав поцелуй прощальный! – А тотчас прилечу, сказал, Подругу утешая; И что же? – в западню попал!.. Судьба сшутила злая! Меня мальчишка изловил; С неделю протиранил; Снес на базар, и там купил Меня какой-то барин. Да, он был добрый человек: Поил, кормил, вел в холе – И я-б счастливо прожил век, Коли-б не мысль о воле. Хозяин песни ждал моей, Но я на зло не пикнул; И, сидя ровно двадцать дней, – Ни разу не чиликнул. Вот раз, жалея, он сказал: «Что, милый, ты не весел?» – С гвоздя мою он клетку снял И за окно повесил…. Забила кровь во мне ключом; Я мыслил: изжил лиха!.. (Но в клетке, целый день при нем, Сидел, как прежде, тихо). Оставил на ночь он меня – Уж тут-то я трудился…. Далеко до начала дня Я в клетке завозился: То лапкой, носом, то крылом Я каждый прутик двинул, И наконец, с большим трудом Две спицы разодвинул…. Прошла головка…. там плеча….! Мгновенье – я на воле!.. И тут, пустившись сгоряча, Промчался вплоть до поля; Усталый я на куст присел, – А солнышко всходило…. Как сладко я тогда запал, Как весело мни было! Со мною серый Воробей Тут вздумал поместиться. Я не люблю их, – но, ей-ей, Готов был с ним сдружиться! Но вот и солнышко взошло, Свет розлило пунцовый И озарило все село И садик мне знакомый. И я увидел…. о восторг! Вот куст свидетель страсти!.. Тот вид невольный писк исторг Из груди, полной счастья. Порхнул на ветку…. вот она Со мною где рассталась…. И стала мысль одним полна: Ах, что-то с нею сталось! Взглянул я в низ – и подо мной, На гнездышке близ луга, В кусточке, Чижик молодой Сидел и ждал подругу. Счастливец, я подумал, ты Своей доволен долей: Осуществил свои мечты, И не страдал в неволе! А я!.. Но что же? может быть…. О, да! – увижусь с нею: Она не может изменить – Обет дан быть моею! И вдруг знакомый голосок…. Я вздрогнул!.. Глядь – и что же? К Чижу на кустик прямо скок – Она…. о Боже, Боже!.. Я понял все – и в тот же час Готов был в даль пуститься; Но кто так скоро, кто из нас Со страстью разлучится?… Остался я, и начал нет, Как прежде мы певали… Она не думала смотреть, Не вняла звук печали. Чиликнул я, как первый раз При первой нашей встрече…. Она-ж – не поднимала глаз: Я не был ей замечен. Отчаянно я затрещал – Я с ней на век прощался, – Мне грозно Чижик отвечал; Вспорхнул я – и помчался!.. И вот теперь прошла беда, Но в чем же мне отрада? Я не припас себе гнезда…. Да мне его не надо! О, друг мой! из чего живем, Что тешит нас на ветке: По мне – или не быть Чижем, Иль быть Чижем – да в клетке!» И Чижик томно простонал И спрятал носик в перья; Другой на это отвечал, Подумав, с рассужденьем: «Нет, милый, ропот удержи: Судьбы законы строги; – И в мире не одни Чижи Так счастием убоги!.. Ты к нам Фортуну не зови С блестящей колесницы, А вспомни, – страждут от любви И покрупнее птицы!»

XXXII. Кошачья беседа, или О том, что неисправимый гибнет

В прекрасную пору, в июльскую ночь, Как синька все небо; а звезды, точь в точь, Так ярко светлы, как гнилушки. И ветви деревьев как чьи-то рога Виднелись. В ту пору, вблизи чердака Сидели две кошки старушки. Не манить их мира сего суета; Ни птиц щебетанье, ни крики кота Уж более их не пленяют. На кухне кормили их сытно; потом На крышу засели они, и вдвоем Беседой себя занимают: Подруга подруге рассказ начала, Как жизнь она мирно в семейств вела В довольстве, роскошно, богато…. Какие бывали припасы у ней, Какие постели, гульба средь ночей; Какие бывали котята…. «Не то, чтобы в праздник – и в будни всегда Бывала сытна и привольна еда – Сырое давалось нам мясо. (Хозяин на рынке мясным торговал; Похуже клал в лавку, себе-ж оставлял Всегда он получше припасы). Мы счастливо жили; но пестрый мой Кот Хозяину много наделал хлопот: Не знаю какую-то птицу Из клетки достал он ночною порой – А мастер на это он был удалой – И вот он погиб за певицу, – За то, что вблизи ее слушать хотел: – Наш старый хозяин того не стерпел, Он бил его…. Этого мало: Не внемля упорству, не глядя на крик, На казнь несчастливца влек злобный старик…. С тех пор я Бога не видала. И горько мне было остаться вдовой; Лишь ласка хозяйки моей молодой Меня развлекала порою. Конечно, та ласка была все не та, Как ласки любимого мною Кота – Залог их остался со мною…. Почти и неделя еще не прошла, Как я окотилась, – и рада была Моя молодая хозяйка. Всех – шестеро было: два рыжих котят; Один только пестрый, один полосат, Да парочка белых что зайки. Хозяин, злодей, меня выгнал на двор, И тотчас же сделал котятам разбор – Не внял он взываниям слезным…. Из всех мне Пестрянку отдал одного – И то уж хозяйка просила его – А прочие где – не известно. Но что же? – удел наш на свете: терпеть! – У матерьней груди осталось согреть Одно только семя залога…. И как же хорош мой Пестряночка был? Как он на отца своего походил, И как утешал меня много…. Шалун быль игривый, красавец вполне; Смышлен не по летам, так ласков ко мне; Мурныкал, когда я лизала. Любил он, признаться, порой, баловать; И рано открылась в нем страсть воровать, - Хоть сыт, – но, бывало, все мало. Исправить его я брала много мер: Журила, отца становила в пример, – А строгих взять мер не хотела; Сложеньем был слаб он и нежен что пух, Царапнуть? – а как заболеет он вдруг? Один был, ну, я и жалела! Однажды (я помню суббота была), Хозяйка премного блинов напекла С сметаной, и так и с снедками; Поставила завтрак – и прочий припас, И так закормила и мужа и нас, Что есть отказались мы сами. Я, плотно наевшись, соснуть прилегла, – И тут-то свершилось, чего не ждала: Пестрянка по полкам пустился…. По лез за блинами, – и сталась беда: Увлекши его сорвалась сковрода – И бедный до смерти убился!.. Мне было и больно, и страшно, и жаль; Хозяйку же сильно терзала печаль За участь любимца такую… (Пестрянка хозяйке был тем очень мил, Что гость его сильно один полюбил. Ходивший к нам днем зачастую). И так мой несчастный, но милый мни, сын, Погиб в цвете жизни. – Украденный блин, – Вот что мне в наследство осталось! И помню я живо: во мраке ночном Хозяин могилу копал косарем, Хозяйка слезми заливалась…. «Игривый был котик!» сказала она, И жалости нежной и горя полна, С участьем на трупик глядела; А муж, вырыв ямку, его положил, Зарыл, да и землю ногой придавил, И молвил: «ну, кончено дело!» Им нуждушки нет, позабыли его, Игривого сына они моего, – Но я не забыла так скоро!.. «Так что же, – другая ей Кошка в ответ – Ведь ты виновата и вышла, мой свет: Зачем баловала ты вора!»