— Кроме прорицательства, — льстиво произнес, наклонившись к монарху иерарх, — в монастыре Святого Сумасшедшего лама Уваата и его друг занимались изгнанием дьявола из одержимых. Он пострадал в одной из схваток.

«Неплохо у тебя работает агентурный аппарат» подумал я, покосившись на второе лицо страны. А вслух благостно сказал, — таким образом, мы почтили дух великого Друкла Кюнле и продолжили его дело.

— Вот как? — вопросил король, и в его глазах мелькнула едва уловимая смешинка — Надеюсь, это получилось?

— Как мне доложил лама Норбу, — продолжил Верховный, — в монастырь увеличился поток паломников из страны, а также туристов.

— Это хорошо, — довольно изрек король. — От имени подданных моей страны выражаю вам, лама Уваата, глубокую признательность.

— А я прикажу молиться за вас во всех наших храмах и монастырях, — добавил иерарх. — Как достойного последователя Великого Учителя.

Далее аудиенция была закончена, стороны распрощались, и офицер охраны на новеньком черном «мерседесе» отвез меня домой. В уже известный читателю гостевой дом монастыря Симтокха — Дзонг. А по дороге сообщил, что авто, с ним и личным шофером, теперь закреплено за мной. По приказу королевской администрации.

Кстати, за наше с Кайманом отсутствие, к дому был подведено электричество, а также установлен холодильник с телефоном, что было весьма кстати.

У входа, широко улыбаясь, нас встретил юный Чонг, сообщив, что меня приглашает на ужин настоятель.

— Передай ему, что я весьма польщен и обязательно буду, — потрепал я мальчишку по бритой голове, после чего отпустил машину.

Когда на землю опустились вечерние тени, мы сидели с учителем короля в скромной трапезной, подкреплялись, чем бог послал, и вели неторопливую беседу.

В отличие от ламы Норбу — явного материалиста, лама Дже Цонкап был идеалистом и философом. Он излагал свои жизненные наблюдения, прилагая их к теологическим канонам, а также рассуждал по поводу Йогачары с Трипитакой [199] в которых собеседник, был дуб дубом.

Кое — что, я, конечно, знал, поскольку в свое время изучал курс мировых религий, а теперь чуть поднатаскался. Однако многое было непонятным.

Тем не менее, оракул сидел скрестив ноги за столом с умным видом, иногда вставляя какую-то хрень и всячески напускал тумана.

— У вас глубокий склад ума, — изрек в конце ужина мудрый старец. — А почему бы ламе Уваате не написать трактат?

Я едва не подавился орехом, который жевал. — В смысле?

— О своей жизни. Вы много путешествовали, созерцали, к тому же имеете божественный дар. Это заслуживает внимания.

— Вы так считаете, уважаемый кущо-ла?

— Да.

— Нужно подумать.

Вернувшись назад при сиянии звезд, я вошел в дом, поднялся по ступеням на второй этаж, вошел в зал и поднял трубку телефона. Мне откликнулся долгий гудок. Аппарат работал.

— Отлично, — брякнул ее на рычаг, вслед за чем отправился на кухню, где открыл дверцу холодильника. Помимо всяческой еды, фруктов и сладостей, на одной из полок блестели несколько разнокалиберных бутылок.

— Не хило затарили, — поцокал я языком и кликнул Чонга.

В прихожей послышались легкие шаги, затем в дверном проеме возник мальчик. — Я здесь Учитель.

— Держи, это тебе с приятелями, — подозвав его к себе, сказал я, после чего загрузил подставленный подол накидки едой с фруктами.

— А теперь отправляйся спать, — напутствовал юного послушника.

— Сесе, — поклонился тот и засеменил назад. Спустя минуту внизу хлопнула дверь, и все стихло.

Спать не хотелось, в окна заглядывала желтая луна, которая здесь казалась намного ближе и таинственней.

Чуть подумав, я извлек из холодильника одну из бутылок — это был виски «Бурбон», накинул на плечи накидку, и, прихватив сигареты с бокалом, вышел на окаймлявшую дом террасу.

Там, откупорив бутылку, уселся в тростниковый шезлонг, набулькал в бокал, выпил, закурил и вспомнил слова старого ламы о трактате.

Писательство я уважал и в прошлой жизни, выйдя в отставку, даже накропал десяток книг. Правда, без особого успеха.

— Напиши путевой дневник, — сказал вдруг внутри моряк (составляющие всегда просыпались, когда я потреблял горячительные напитки).

— Точно, — поддержали его остальные три. — И прими еще бокал. А то пока до нас дошло, все рассосалось.

Я внял, поскольку с составляющими приходилось считаться. Как-никак они были моей второй натурой и консультантами.

Бурбон был много крепче других напитков, и те оживились.