Старик извлёк из кармана жилета старенькие часы и, поднеся их поближе к лампе, подслеповато всмотрелся в циферблат. Свинец ему в пузо, уже далеко за полночь! Да старуха точно его прибьет, это как пить дать! Арнхольд весело заулыбался, представив себе свою Дору, хмуро встречающую его на пороге и костерящую на чём свет стоит. Эхх, вот старая карга, ведь опять начнет ворчать, что ему уже пора себе смену готовить. Он вздохнул, рассеянно поглаживая приклад мушкета. Да чего уж там говорить, права его старуха, совсем он теперь старый стал. Арнхольд был оружейником Винтры столько, сколько себя помнил. Вот уже семьдесят шесть лет он исправно выполняет свои обязанности и не может себе даже представить, что ему не надо будет каждую неделю смазывать и начищать ружья, каждый месяц затачивать клинки, следить за порохом, чтоб не отсырел, за сводками Арта-Игни, чтобы не проморгать момент, когда появится мушкет лучше чем тот, который сейчас лежит перед ним. Да и кого он себе в ученики возьмёт? Уж точно не этого оболтуса Динсона! Но хочешь не хочешь, а начать искать придётся.

Арнхольд перевернул часы дном кверху и провёл большим пальцем по уже практически невидимой надписи. Сейчас, наверное, её и прочесть-то можно будет с большим трудом. Но ему и не надо было её читать, он и так знал наизусть каждое слово: "Дорогому Арнхольду Брентворду с благодарностью от всех жителей Винтры". С печальной улыбкой старик вновь погладил рукоять мушкета. Если бы не проклятый артрит, он бы не провозился с ним до такой поздноты. Это в молодости ему казалось, что стариком быть интересно и только и надо, что сидеть на лавочке да посмеиваться над молодежью. На деле всё оказалось не так весело. А чего весёлого в том, что у него теперь беззубый рот, кривая спина и никудышное зрение? А вдобавок к этому ещё и артрит, геморрой, и бесполезно болтающийся труп между ног.

Ещё раз печально вздохнув, он с трудом поднялся. Собрав со стола инструменты и уложив их в сумку, повесил её себе на плечо и, подхватив лампу и мушкет, вышел из комнаты.

Отложив в сторону крышку Дэйк склонился над бомбой. Его била мелкая дрожь, а на лбу блестели капельки пота, которые он тут же вытер тыльной стороной ладони. Ему оставалось только активировать устройство, переключить его в ручной режим и убираться отсюда как можно быстрее. Не стоит играть с удачей, ему и так уже повезло сверх меры.

Очень осторожно он прикоснулся к ледяному стеклу терсека. Возникло ощущение, словно положил ладонь на кусок льда. Малоприятно. Сглотнув накопившуюся слюну, Дэйк насторожено всматривался в глубины поддёрнутого туманом стекла и уже начал нервничать от того, что ничего не происходило. Наконец на поверхность зеркала выплыл какой-то непонятный ему символ и один из четырёх брусков арканита засиял ярче. Облегчённо вздохнув, он смахнул струившийся по лицу пот, прикоснулся к символу указательным пальцем и стал ждать. Через несколько долгих минут загорелся ещё один символ, к которому он поспешно приложил средний палец. Вскоре загорелся и третий для его безымянного. Но вот четвёртый всё никак не хотел появляться!

Может, он сделал что-то не так? Да вроде нет, активировались же уже три арканитных бруска, значит, всё верно. Бездна! Мало того, что он чувствует это раздражающее покалывание в подушечках пальцев, так ещё и рука уже порядком онемела.

Наконец загорелся четвёртый символ.

Арнхольд вошел в главный зал и поднялся к трибуне. Прямо за ними у стены возвышался постамент, на котором стоял длинный стальной ящик, украшенный витиеватой резьбой. Подняв стеклянную крышку, старик трепетно вернул мушкет на его законное место. За всю свою жизнь он помнил каждый мушкет, побывавший в этом ящике. Этот был двадцать третьим.

Эти ружья ему всегда нравились больше остальных, и не из-за того, что они считались лучшими и носили имя Дувтси Тнилка. Нет, из оружия, попавшего в этот ящик, никогда никого не убивали. Его использовали только для свершения закона Тнилка и ни для чего более. Арнхольд, даже будучи городским оружейником, ни разу в жизни не сделал ни единого выстрела не то что в человека, но даже в животного. Он не видел в убийстве ничего достойного и вызывающего восхищение, и этим он отличался от большинства жителей Винтады.

Старик поднял взгляд на длинный настенный гобелен, берущий своё начало под потолком и расположенный точно посередине между витражными окнами. В слабом свете лампы вышитые золотом буквы сверкали и слова сливались так, что их становилось трудно разобрать. Но несколько самых нижних строк всё же можно было прочесть:

"В сердце Новой Земли, Винтаде - стоим!

Вольных пращуров честь - с далеких краин!

Переплывшему Море даём - Щит и Меч!

А принявшему клятву - Законы беречь!

Кто Свободу познал - не вернется в рабы!

И Винтада стоит - пока живы мы!"

Арнхольд улыбнулся. Как высокопарно. Эти слова приписывают Дувтси Тнилку, хотя сам Тнилк вряд ли мог сказать подобное. Молодежь считает его героем, участником и победителем многих сражений, хотя на деле старина Дувтси просто отстреливал тех, кто приближался к его землям. Но любой стране нужен герой, так почему бы им не стать старине Дувтси? Да и будь он против, это бы не имело никакого значения - у мертвецов редко спрашивают разрешения. Один минус - Арнхольд вновь посмотрел на мушкет - молодежь хочет быть похожа на своего героя и поэтому редко доживает до старости.