И. Н.Захарьину принадлежит описание ситуации в Северо — Западном крае в середине 1860-х гг. «Большинство чиновников в Могилевской губернии, — свидетельствует он, — состояло все еще из поляков, между которыми была масса лиц, числящихся православными; это были местные уроженцы — «белорусы», как они стали называть себя после усмиренного восстания. В сущности же, это были истые поляки, рожденные от смешанных браков, носившие даже польские фамилии, предпочитавшие для молитвы костелы церквам и вспоминавшие о своем православии лишь случайно — то есть тогда, когда это сделалось выгодным» 58.

Мы уже останавливались на авторитетных суждениях Карнови–ча о русификации польских фамилий (кстати, многие из старых правил их передачи на русский язык перешли в ныне действующие нормативы транслитерации 59). Еще сильнее деформировались, часто вообще утрачивая изначальную национальную окраску, польские личные имена. Интересные наблюдения в этой связи сделал В. А.Дьяков, изучивший большой массив биографического материала 50–60-х гг. прошлого столетия. «Выяснилось, например, — пишет он, — что Юзефа в документах могли называть не только Иосифом или Осипом, но и Иваном, Вильгельма называли то Владимиром, то Василием, а Томаша именовали либо Фомой, либо Матвеем, либо Тимофеем»60. К тому же русское именование в обязательном порядке вводило чуждые польской традиции отчества. В результате Теодор, сын Яна, превращался в Федора Ивановича, вполне приемлемого для русского слуха, но уже никак не обнаруживавшего своих польских корней.

Транслитерация польских имен оставалась неупорядоченной очень долго, до начала XX в., когда была сделана попытка ввести ее жесткий, научно мотивированный стандарт. Летом 1909 г. в ответ на запрос Варшавского учебного округа департамент духовных дел иностранных исповеданий МВД прислал переводную таблицу «всех имеющихся в обиходе у римско–католиков крестных имен» (полностью воспроизведена в Приложении № 4). Составлением этого предназначенного «для гражданских надобностей» пособия занималась Римско–католическая духовная коллегия, а его редакцией, «согласно требованиям русского языка», — Отделение русского языка и словесности Императорской Академии наук. Суть принятых нормативов сводилась к следующему. Русскими именами в метрических записях надлежало ограничиваться лишь в случае их несомненного тождества с польскими аналогами (Виктор, Павел, Петр и т. п.). При передаче имен латинского происхождения предписывалось следовать их оригинальному звучанию, а не отдаленным соответствиям русских святцев (Бенедикт, Бонифаций и т. п.). В остальных случаях фиксировалась как приблизительная передача польского имени по–русски, так и его «подлинное изображение»\Таблица позволяла избежать разночтений. Прилагавшаяся к ней инструкция вводила некоторые общие правила транслитерации, не всегда, кстати, совпадающие с современным стандартом 61.

Трудно судить, сколь широкое распространение успела получить унификация польских имен в официальном обиходе Российской империи. Очевидно, однако, что и переводная таблица имен немногим облегчала процедуру выявления поляков. Чиновники продолжали поступать по своему разумению. Так, незадолго до мировой войны присланный в Юго — Западный край из Петербурга чиновник Зайончковский был убежден в том, что в тех местах фамилии на — ский и — вин являются в большинстве случаев «чисто русскими», а имена Василий, София и Екатерина избегаются поляками и, следовательно, тоже могут служить признаком русской национальности. Тем болезненней воспринималось столичным посланцем католическое вероисповедание обладателей подобных имен и фамилий 62.

Обострение отношений России с Германией дало новую постановку вопроса о немецком присутствии в стране. Особое беспокойство вызывала немецкая колонизация западных приграничных рубежей Империи, где переселенцы зачастую попадали в польское окружение. Кроме того, наряду с немцами, в колонизационный поток оказывались вовлеченными польские подданные Германии и Австро — Венгрии, менее опасные в глазах тогдашнего российского руководства. В этой ситуации властям предстояло научиться отличать покупающего землю иностранца–поляка от немца. Вновь одним из ориентиров сделались имена и фамилии, и вновь данная метода принесла разочарование. Дело в том, что распространенным явлением была полонизация немецких имен и фамилий, когда Карл, к примеру, становился Каролем, а орфография его фамилии приводилась в соответствие с фонетическим строем польского языка. Вполне по–польски могли также звучать фамилии потомков давно германизированных славян 63. «Судить… по именам, отчествам и фамилиям покупателей, — формулировал вывод старший председатель варшавской судебной палаты в 1908 г., — представляется весьма затруднительным, так как иногда лица немецкой национальности носят чисто польские фамилии и, наоборот, среди коренных поляков встречается множество лиц с немецкими фамилиями»64.

Проблема приобрела общегосударственное значение. По едкому замечанию Витте, Столыпин отстаивал «своеобразный принцип русского национализма, в силу которого, чтобы быть верным сыном… великой Российской империи и верноподданным государя, нужно иметь фамилию, оканчивающуюся на «ов», быть православным и родиться в центре России»65. Правая пресса выступила с нападками на «засилие иноплеменников» в командном составе армии, отвечая на которые, «Русский Инвалид» писал, что «русский — не тот, кто носит русскую фамилию, а тот, кто любит Россию и считает ее своим отечеством»66. Этот порыв официоза Военного министерства не являлся, как мы могли убедиться, вполне искренним в отношении поляков, хотя, надо признать, что их положение в армии накануне мировой войны заметно улучшилось.

Война усилила уже давно существовавшие в русском обществе антигерманские настроения. Хотя предубеждения против поляков полностью не исчезли, возведенная в ранг государственной политики борьба с «немецким засилием» отодвинула их на второй план. Как заметил один из польских очевидцев, в царской армии «половина генералов носила немецкие фамилии, так что, читая скупые сводки с театра военных действий, трудно было понять, о каком корпусе — русском или немецком — идет речь»67. В печати и с трибуны Государственной Думы открыто стало высказываться сожаление по поводу многолетних притеснений поляков. «Теперь едва ли найдутся сомневающиеся, — читаем в «Историческом вестнике» за 1916 г., — кто наш враг, кто помощник: немец ли, которому власти верили, или поляк, в ком они сомневались»68.

Перемены в общественном климате сказались и на восприятии имевших «инородческое» звучание фамилий. В 1915 г. семидесятилетний обер–прокурор Синода В. К.Саблер, одна из наиболее одиозных фигур последнего царствования, изменил свою немецкую фамилию на вторую часть двойной фамилии жены Заблоцкой — Деся–товской 69. При этом его, видимо, нимало не смущала фамилия на — ский, правда, издавно связанная с Левобережной Украиной и привычная для столичной бюрократии. Тогда же товарищ министра иностранных дел В. А. Арцимович, поляк по происхождению, выступил в Государственной Думе в защиту лиц с нерусскими фамилиями (таковых в аппарате МИДа оказалось почти 30 %), призвав не становиться «на точку зрения национальной подозрительности»70. Новые тенденции национальной мимикрии прослеживались и в конфессиональной сфере. Так, крупный промыглленник немецкого происхождения А. Ф.Кельх, чей отец в конце 60-х гг., в самый разгар антипольской кампании, сменил католическое исповедание на протестантское, после начала войны с Германией перешел в православие 71.