Решительным сторонником жесткой линии покойного фельдмаршала, позволявшей даже в эпоху больших европейских потрясений поддерживать спокойствие, предстает в своей датированной апрелем 1861 г. записке С. Ф.Панютин. Автор в 1842–1856 гт. был чиновником для особых поручений при наместнике, служил в канцелярии, ведавшей вопросами военного положения в Царстве Польском, в муравьевский период занимал пост виленского губернатора. «Постоянный надзор, никакого послабления, предусмотрительность и предупредительные меры осторожности», — неукоснительное следование этим принципам, по мнению Панютина, открывало возможность использования польских чиновников. При Паскевиче, утверждал, отклоняясь от истины, Панютин, оци «вели себя как нельзя лучше, исполняли свои обязанности как нельзя усерднее; они были настоящими русскими чиновниками с русскими чинами. В самые трудные времена: после мятежа 1831 года, в 1846, 1848 и в 1849 годах чиновники действовали совершенно в духе правительства». Любой раздел власти с обществом чреват выходом ситуации из–под контроля, и тогда становятся неизбежными либо дальнейшие «постыдные уступки», либо все те же «жесткие меры»31.

Почти одновременно с Панютиным (май 1861 г.) свои соображения поспешил представить также С. П. Шипов. При Паскеви–че, полагал его старый сотрудник, «правление Царства устроено было на лучших противу прежнего началах», но даже фельдмаршалу не хватило твердости в проведении курса. Ослабление власти продолжалось при М. Д.Горчакове, когда «многие очень достойные русские чиновники из Польши удалились». «Царство Польское по многим своим от Российской империи особенностям должно управляться по системе отдельной, т. е. иметь свой правительственный организм, свои особые законы и свой центр правления, иначе сказать, должно иметь свою административную самостоятельность (self gouvernement), — писал Шипов. — Эта правительственная самостоятельность должна таким образом быть устроена, чтобы твердое соединение Польши с Россиею было благонадежным образом упрочено, удовлетворяя и местным потребностям сего края». Шипов рекомендовал сохранить французское законодательство. Более того. Не без влияния славянофильских идей он предлагал даровать Царству Польскому «народное представительство», но не олигархическое, как это было по конституции 1815 г., а всесословное, для чего надлежало «разделить народ на состояния». Представительство проектировалось многоступенчатым: на уровне уезда, губернии и, наконец, всего края. После рассмотрения в Царстве Польском законы должны поступать в Государственный совет Империи. Ярый обруситель в бытность свою в Варшаве, двадцать лет спустя «дикий генерал–адъютант» демонстрировал готовность сохранить польский язык в судебных и правительственных учреждениях. В то же время он настаивал на «введении в состав служебный Царства значительного числа русских, хорошо образованных чиновников», делая специальную ставку на привлечение «пособиями от правительства» молодежи 32. Шиповский проект отличался эклектичностью, соединяя проповедь сильной власти и увеличения численности русских чиновников с намерением открыть органы местного самоуправления для широких слоев польского общества.

В связи со сменой систем управления показательна судьба «русского старожила в Польше» И. Д.Пономарева. Участник кампании 1831 г., член многих следственных комиссий, чиновник по особым поручениям при Паскевиче, Пономарев играл заметную роль в униатском вопросе. Дослужившись до генеральского чина действительного статского советника и поста исполняющего обязанности

плоцкого гражданского губернатора, к лету 1*863 г. он оказался за штатом. Из–за «грубого отказа» в июне 1863 г. участвовать в разбирательстве по делу о хищении повстанцами денег варшавского казначейства Пономарев попадает в немилость. Дерзкое поведение высокопоставленного чиновника по отношению к великому князю Константину Николаевичу и Ф. Ф.Бергу вызвало гнев царя, заподозрившего в Пономареве источник распространяемых в обеих столицах суждений о несостоятельности управления Царством Польским. Сожалея о том, «что и между русскими есть такие подлецы», Александр II намеревался предать высланного из Варшавы с жандармами чиновника военному суду «для примера». Однако даже столь сильный удар не сломил Пономарева. * Царством Польским, — заявлял он в своей записке, — невозможно управлять иначе, как посредством русских. Последние горькие опыты вновь подтвердили это»33.

Пономареву удалось добиться благосклонности Н. А.Милютина. Вновь направляя его в сентябре 1864 г. в Варшаву, тот снабдил «старожила» рекомендательными письмами к членам Учредительного комитета, в которых подчеркивалось, что Пономарев — «одна из ярких жертв Велепольского», «был в гонении от партии Велепольского». «Он знает хорошо польский язык и прежние дела и потому нам может очень пригодиться», — сообщалось В. А.Черкасскому и Я. А.Соловьеву. Прося варшавских единомышленников «приласкать» своего протеже, Милютин стремился нейтрализовать возможное противодействие со стороны наместника: «Граф Берг считает своею обязанностию преследовать Пономарева из угодливости… Но сам NN (конечно, великий князь Константин Николаевич! — Л. Г.) давно прекратил свои преследования, а потому пора бы кончить и Бергу…»34.

Тем же днем, что и милютинские письма в Варшаву, датируется очередная записка Пономарева, поданная им новому покровителю. Фактически Милютину предлагалось восстановить ряд элементов системы Паскевича. «Пономарев остается тем же неукротимым порицателем правительства, каким был и прежде, — читаем дневниковую запись В. А. Докудовского за март 1866 г., — по его словам, все идет скверно; напустился на гр. Берга»35.

«Живым воплощением системы времен Паскевича» общественное мнение считало главного директора правительственной комиссии внутренних и духовных дел и народного просвещения П. А. Муханова 36, изгнание которого из Варшавы в 1861 г. собственно и открыло путь к высшим административным постам маркизу Велепольскому. В столице Муханов получил почетное повышение, став членом Государственного совета, и вместе со своим сослуживцем по правительственной комиссии сенатором С. А.Старынкевичем помогал В. А.Черкасскому подбирать кадры для службы в Царстве Польском 37. «Последствия показали, что он смотрел на события в Царстве Польском вернее с русской точки зрения», — писал в некрологе Муханова, не только чиновника, но также видного библиофила и археографа, М. П.Погодин 38.

Служивший в Варшаве с 1831 по 1870 гг. тайный советник Н. И.Павлищев опубликовал в 1869 г. в Петербурге записку о своей деятельности, в которой именовал себя «врагом польской автономии, но вместе сторонником разумной, систематической реформы». Действительно, в первый же месяц восстания он сделал вывод: «Конституция 15-го года завершилась восстанием 30-го; конституционные реформы 61-го года принесли нынешний плод. Великодушие в политике есть синоним слабости». «Необходимо, — советовал Павлищев, — прежде всего сменить польских губернаторов и посадить русских: эти подберут себе уездных начальников»39.

Согласно наблюдению П. А.Валуева, под влиянием «30-летней системы управления» «все русские варшавские делатели как–то смотрят на польские дела сквозь очки тридцатых годов»40. Прежние сослуживцы Паскевича обычно видели в правлении Горчакова отход от системы фельдмаршала, и потому, в их представлении, она просуществовала на 5 лет меньше, чем это следует из высказывания Валуева. Были, однако, и нюансы. Если С. Ф.Паню–тин возлагал всю полноту ответственности на преемника Паскевича, то С. П.Шипов фиксировал кризисные явления еще до 1856 г.41.

Подобно своим ближайшим предшественникам, М. Д.Горчакову, Н. О.Сухозанету и А. Н.Лидерсу, долгое время бывший подчиненным Паскевича Ф. Ф.Берг высоко ценил заслуги «старожилов». Вплоть до самой смерти он добивался распространения на них льгот по службе. «Если новые русские деятели в тамошнем крае заслуживают поощрения, — писал Берг в 1872 г. К. В.Чевки–ну, — то еще более заслуживают его те из их предшественников, которые десятки лет провели в борьбе с враждебными правительству стремлениями и происками или же, быв вызваны туда на службу в 1862 и 1863 годах, не взирая ни на какие местные влияния, остались безукоризненно преданы своему делу, верны своему долгу и с отличием продолжают трудиться на служебном поприще… Устранение от… преимуществ наиболее тяжко и неблаговидно отражается на тех из служащих в Царстве с давнего времени русских, которые, перенеся всевозможные лишения и преследования, продолжают свою полезную деятельность доныне и все–таки считаются как бы чужими в среде отечественных деятелей». В качестве примера Берг приводил тайного советника Г. И.Честилина, состоявшего в канцеляриях варшавского военного губернатора и наместника с 1833 г. Страшась роста затрат на администрацию, Комитет по делам Царства Польского отклонил ходатайство Берга, сделав исключение лишь для высших чинов Временной военно–следственной комиссии в Варшаве генералов Н. Тухолки и Ф. Гришина 42. Интересно, что Честилин и Ту–холка также входили в состав той комиссии, отказ от участия в которой стоил карьеры Пономареву. Честилин пользовался расположением Константина Николаевича и привлекался милютинцами для проверки переводов на польский язык 43.