Я собрал всё обладание себя и тихо спустился на пол. В принципе, всё закономерно. Всё к тому триста лет и шло. От Казановы до Чикатило один шаг. И мой романтический сосед его сделал. Я тихо–тихо, аккуратно–аккуратно прикрыл страшную голову полотенцем, чтобы со стороны выглядело вполне естественно, как деликатное сокрытие беспорядка после еды, благо волосы женщины не оказались слишком длинными. Поезд уже въезжал на станцию, и я быстро разбудил жену и чуть не на руках вынес её, вместе с чемоданом, в тамбур.

На перроне я оставил её на время и попросил толстого милиционера пройти в наш вагон, чтобы засвидетельствовать жуткое происшествие…

Но… не было головы ни на столе, ни под столом. Ни на полке, ни в ящике под сидением. Ни крови, ни головы. Только газета с огурцами, скорлупой от яиц и пустой бутылкой А/О «Кристалл» — «желаем вам хорошего настроения!».

— Жарко было в вагоне, да? — участливо спросил меня милиционер.

— Да, жарко, — ответил я.

На перроне стояла жена. Она улыбнулась мне, когда я направился к ней из вагона. Улыбнулась, и я увидел странное сияние вокруг неё. Мне даже показалось, что чуточку она стала выше, приподнялась над толпой.

— И, правда. Душное утро. Жаркая ночь, — холодеющей спиной подумал я…

15.12.97 г.

Дикие места, дикие. За сто вёрст, почитай, ни единой живой души. В 1983 году закон запретил отлавливать в степях одиноких путников и съедать их втихомолку в целях экономии поголовья общественного стада. Закон жутко ударил по стаду.

Вам трудно представить условия, в которых оказался Ваш кроткий рассказчик. Уже наутро, проснувшись в гостинице «люкс» восточного типа, Ваш покорный слуга почувствовал деликатные укусы в области, откуда у людей берут обыкновение расти ноги. Я имел тут в виду переднюю, фасадную часть человеческого тела. Ввиду того, что пропаганда жутко запугала мою легко ранимую психику, я сразу же подумал, что у меня какой–нибудь СПИТ, и скрупулёзно попытался отыскать призднаки страшной болезни. Их оказалось восемь, и у каждого были лапки. Поскольку я точно знал, что против этой зарубежной болезни никто ещё ни фика не придумал, то мысли меня сразу посетили самые грустные…

Все восемь призднаков я заключил в стеклянный флакончик, а сам сел писать завещание. Дома, в областном центре, в холодильнике у меня осталось около килограмма ливерной колбасы, которую я покупал в магазине, будто бы, котику Пушку. В очереди я всем так и объяснял, что у меня есть котик, зовут его Пушок, и он любит именно ливерную колбасу. А сам приходил домой, закрывал плотно ставни и двери и жарил колбаску с луком, а затем употреблял её в пищу. Рядом со мной колбаску кушал и котик Пушок, однако для него диетического продукта я не поджаривал и лука на него не тратил. Друзьям, близким и родственникам я завещал всю мою колбаску из холодильника, а, вместе с ней, и котика. Переднюю лапку Павлику, заднюю — Валере, головку — Горбачевскому.

Пока я был занят формальностями юридического характера, все мои призднаки покинули стеклянную банку и разбрелись по сельской местности. Уже к обеду секретарша директора совхоза энергично двигала внимательной пятернёй по фасадной части своего тела в том месте, откуда выросли её кривые чёрные ноги. И солнце ещё не коснулось линии пустынного горизонта, как сами собой потянулись в карманы брюк руки самого директора совхоза.

Таким нехитрым образом, уже через сутки, мои призднаки распространились по всему хозяйству, и, не покладая рук, с утра до вечера, рачительно шевелилось его мирное население, достигшее половой зрелости.

Вы, конечно, догадываетесь, что так просто не то, что СПИТ, а и чирей нигде не соскочидт. Я допустил неосмотрительную глупозть, за какую заработал неизправимую разплату.

Ехамши в Байганинский район, я, нуждою опстоятельств, был присовокублён к девушке–аборигенке у в белоей шупке. Она тоже ехамши со мной в попутном направлении со мной на заднем сидении УАЗИКа. [6] На каникулы от университета из Караганды. Слово «университет» всегда возбуждает мою нервность, и я не мог всю дорогу просидеть мимо, не обративши на неё внимания. Мы несколько раз друг другу конспиративно улыбнулись, и я даже успел шепнуть на ушко девушке, что она казыр айналайн. [7] Большего преуспеть я не мог никак, потому что в непосредственном соседстве находился бешеный папа моего айналайна.

Звёздный час мой пробил, когда я, по долгу службы, посидел у них в гостях. На полу вповалку — одни мужчины — мы пили чай с водкой, а потом я вышел освежиться на улицу и возле скирды пахучего сена столкнулся с моим айналайном. Я и не сомневался, что она девушка цевилизованная, что нам не надо будет тратить время на всём этом жутком морозе. Под овчиной я нашёл дикие разнузданные груди, сжал их, чтобы можно было сильнее закусить её губы, дрогнувшие и раскрывшиеся. На сене она стала ко мне спиной, мороз был жуткий, и я не смог правильно сориентироваться. Помню, как (я даже подумал — девочка) вскрикнула и как–то вся разтопырилась, а меня достиг запах человеческого навоза…

Вот и всё. Я оттирал себя снегом, высохшим насмерть от лютого крещенского мороза, но напрасно: запах не проходил и становился характернее и ярче при попадании меня на тепло.

Через несколько дней, когда я лёг переспать на рыжие хрустящие простыни гостиницы «люкс» восточного типа, меня забеспокоили призднаки загадочной болезни, о которой, оказывается, к тому времени, с тревогой говорило всё прогрессивное человечество.

По сигналу, поступившему сразу в ЮНЕСКО и ООН от людей из нашей страны, которые любят кругом сигнализировать, в самые сжатые сроки был создан специализированный интеротряд, которому предстояло локализировать, а затем и погасить очаг эпидемии СПИТа в Байганинском районе Актюбинской области.