— Понимаю, — кивнул Зайлер.

— Вы только обязательно все запишите. Это печальная история.

— Я стенографирую, — сказал Зайлер.

— Священник заявил: «Вилли много читает. Это наводит на размышления. Кем он собирается стать?» Отец ответил: «Вилли мог бы этой весной начать работать на лесопильном заводе. Я говорил с Билером. Вилли получал бы семь франков в день. Такова уж наша судьба». Но мать возразила: «Мальчик на редкость способный — все говорят. Было бы замечательно, если бы он мог получить образование». И Вилли сказал: «Я хочу учиться». — «Учиться, — возразил отец, — стоит больших денег. Вилли у нас старший. Кроме него, еще четверо детей». Тогда к нам снова пришел учитель и сообщил, что существуют стипендии. Вилли может жить дома. Каждое утро он будет поездом ездить в Кур, а вечером возвращаться домой. Обедать он будет в интернате. При кантональной школе есть интернат. Пришел и священник и пообещал: «Я поговорю с председателем общинного совета. Община тоже может дать пособие». Но председатель общинного совета ответил, что Кауцы не являются гражданами Бонадуца. Пусть они обратятся в свою общину. Раз они становятся иждивенцами общины, мы вынуждены направить их в ту общину, к которой они принадлежат…

— Значит, вы были гражданами…

— Цюриха, разумеется.

— А почему ваш отец покинул Цюрих?

— Как почему? Из-за безработицы!

— Когда вы родились?

— В тысяча девятьсот девятнадцатом. Отец женился в тысяча девятьсот восемнадцатом, сразу по окончании войны, и вскоре уехал из Цюриха.

— И Цюрих дал пособие?

— Как будто бы да. Но небольшое. А отец сказал: где уж сыну рабочего учиться.

— Так думают многие… даже в наше время, — откликнулся Зайлер.

— Двадцать восьмого апреля, — продолжал Кауц, — закончился учебный год. Для Вилли — последний. За его плечами было теперь семь лет народной школы и два года школы второй ступени. На самом деле в народной школе он проучился всего шесть лет, потому что в начале третьего года учебы он за несколько дней перерешал весь задачник по арифметике, без единой ошибки. Вилли славился как лучший ученик. Двадцать восьмого апреля учитель сказал ему: «Я тебя записал на вступительный экзамен, который состоится осенью. Тебе придется летом крепко поработать. Лучше всего было бы, если бы ты жил у меня. Два раза в неделю я буду с тобой заниматься. Я прочу тебя не во второй, а в третий класс. Поэтому надо будет поднатужиться. Особенно по немецкому и французскому. Но также и по истории и естественным наукам. Когда ты можешь переехать ко мне?» Вилли сказал: «Я собираюсь в Аверс, как в прошлом году». — «Опять пасти скот?» — спросил учитель. «Да, — ответил Вилли, — в Аверсе лучше платят, потому что мало кому охота забираться так высоко в горы». — «Но это же глупо, — сказал учитель, — что мы в таком случае будем делать?» — «Я возьму с собой книги», — ответил Вилли.

Аверс — да будет вам известно — это самая высокогорная долина в Европе, но живут там круглый год. Прямо за домами начинаются ледники, а перед домами растут эдельвейсы. Тамошние крестьяне разводят крупный рогатый скот. Зима там длится семь-восемь месяцев в году. И даже летом раз в неделю идет снег. В августе в долину Аверса на сенокос приходят итальянцы-бергамаски. Они поднимаются туда большими группами — целыми семьями, — издавна повелось, что они берут с собой жен и даже детей, которые в силах двенадцать часов подряд шагать по узкой горной тропе над обрывом. Они тащат с собой целые ящики спагетти и бочонки с вином. В мае или июне — на лугах еще нередко лежит снег — приходят парнишки из низины. Все, что лежит за пределами Альп, жители Аверса называют «низиной». А парнишек этих они называют «подсобниками», потому что те подсобляют крестьянам. В июле, когда скот можно уже выгонять на большие пастбища, «подсобники» становятся подпасками. Пастухам надлежит прежде всего наблюдать за погодой, хорошенько изучить небо и ветры. Ведь погода там меняется с часу на час. И если снежные вершины гор скрываются в тучах, пастухи должны поскорее гнать скот вниз, в долину. Но бывает, что туман оказывается проворнее пастуха. Поэтому каждый год несколько коров или телят срываются в пропасть. За это с пастухов не взыскивают. На следующий день, если небо опять чистое и снег стаял, ребята отправляются искать разбившихся животных. Находят их быстро, ведь все гиблые места — откосы и кручи — они уже знают наперечет. Туши свежуют прямо на месте и потом относят домой. Мясо коптят и большую его часть съедают в ближайшие дни. Но я никогда не мог есть это мясо и даже не мог смотреть, как его едят другие. В конце августа, когда бергамаски выкосят все тучные луга и уберут сено, являются скотопромышленники и скупают скот. А в середине сентября, перед наступлением зимы, пастухи перегоняют стада в Тузис, где бывает большая ярмарка. Там скотопромышленники принимают купленный ими товар и перепродают его крестьянам с Юга, которые имеют молочное хозяйство, но сами скот не разводят, а занимаются земледелием. Скотопромышленники платят аверским скотоводам, а те — пастухам. После этого пастухи отправляются на вокзал и едут домой. Так было в мое время, — продолжал Кауц, — но я слыхал, что теперь все по-другому. Там, наверху, построили электростанцию, крестьяне разбогатели и раздулись от важности. Говорят, там есть теперь гостиницы и туда приезжают туристы, а со скотоводством покончено…

Вилли взял с собой книги. Но вступительный экзамен в кантональной школе Кура должен был состояться еще до начала большой ярмарки в Тузисе, поэтому Вилли пришлось вернуться домой раньше. Тем не менее его заработок ему выплатили полностью. Дома отец спросил: «Ты что, в самом деле хочешь сделать эту глупость? На лесопильном заводе ты мог бы уже завтра приступить к работе — семь франков в день. Мы пятнадцать лет тебя кормим. Нет в тебе благодарности».

Мать слушала и молчала.

Пришел учитель и сказал: «Вилли выдержит экзамен. Я буду ему давать двадцать франков в месяц: месячный билет до Кура стоит восемнадцать и два франка — на карманные расходы».

Хорошие новости принес и священник. Он сказал: «Вилли освобожден от платы за обучение, а если у него будут хорошие отметки, то в интернате он и обед сможет получать бесплатно. Я дам пятьдесят франков на учебники. Только надо купить не новые, а подержанные. Пусть скажет, я, мол, нуждаюсь. Люди же не звери».

После вступительного экзамена фотография Вилли обошла все газеты. Он получил самый высокий балл. Вилли стал знаменитостью, и он сказал себе: «Теперь уже ничего плохого случиться не может, ведь мною все восхищаются». А три недели спустя новый учитель спросил: «Когда же наш гений соизволит наконец принести на урок геометрии готовальню?»

Вилли покраснел, но смолчал. Ребята в классе засмеялись. А учитель вдруг разозлился и объявил перемену, хотя до звонка оставалось еще пять минут. Дома за ужином Вилли сказал: «Готовальня стоит всего двенадцать франков». Мать спросила: «А от тех пятидесяти франков у тебя уже совсем ничего не осталось?» Вилли перечислил все книги, которые ему пришлось приобрести — почти все он купил с рук. А вот атлас по истории он вынужден был купить в магазине — он стоил семнадцать франков.

В воскресенье вечером заглянул священник и сказал: «Видит бог, тебе нечего стыдиться того, что ты беден. Скажи это своим учителям и товарищам…»

Одноклассники Вилли решили устроить вечеринку. Каждый должен был внести пять франков. Первый ученик — староста класса — заявил Вилли: «Не можешь внести деньги, значит, и прийти не имеешь права. Зачем ты вообще поступил в кантональную школу? Как ты собираешься учиться дальше, если у тебя нет ни гроша в кармане?»

Вилли ничего ему не ответил, а просто убежал. По крайней мере готовальня у него теперь была. Но вдруг его вызвали в ректорат. Ректор сказал: «Вилли, вы же знаете, в нашем учебном заведении положено носить форму. Надзиратель мне пожаловался, что вы всегда ходите на занятия в своей обычной одежде». — «У меня нет формы», — ответил Вилли. «У вас ее нет? Почему?» — «У меня нет денег», — сказал Вилли. «У тебя нет денег. Это понятно. Но ведь у твоих родителей они есть». — «Нет, у моих родителей тоже нет». — «Зачем же тогда, скажи на милость, они определили тебя в кантональную школу?»