— Хотя своих у вас нет.

— Именно поэтому. Клара бездетна — вот какая история. Я давно хотел усыновить ребенка — одного или двоих… Но теперь, когда Клара… А что говорит твоя жена?

— Она вроде вас. Места себе не находит — ни днем ни ночью. Ест себя поедом. Считает, что во всем виновата она.

— А почему?

— Ладно уж, вам я, так и быть, скажу. Рут у нас самая младшая. Собственно говоря, еще один ребенок нам был ни к чему. Жилось тогда нелегко. И моя жена — на нее, знаете ли, иногда находит дурь, — так вот, моя жена в первые месяцы беременности ворчала, кляла судьбу, хотела вытравить плод и бегала по всяким бабкам, но ничего не помогло. Ребенок явился на свет. И надо же — прехорошенькая девочка, красивее всех остальных детей! И теперь, когда с ней что-нибудь неладно, жена казнится: это, мол, все оттого, что она не хотела этого ребенка…

— Какие они сейчас — девчонки этого возраста?

— Что вы имеете в виду?

— Да ничего особенного. Читаешь ведь всякое. Нынешние девчонки гораздо, гораздо…

— Не знаю, то ли вы имеете в виду, но у Рут нет дружка, во всяком случае постоянного.

— Я этого и не думал. Ну а в остальном?

— Они знают, что к чему. Можете не сомневаться.

— Ты сам ее просвещал?

— Отчасти. Во всяком случае, я позаботился о том, чтобы мои дочери принимали таблетки.

— Таблетки?

— А по-вашему, лучше, чтобы они в шестнадцать, семнадцать, да хоть бы и в восемнадцать лет принесли в подоле ребенка?

— Разве они живут уже с мужчинами?

— Живут или не живут — я не знаю. Но я им сказал: вы уже взрослые и пусть у вас не будет страха перед этим делом, только не всякого к себе подпускайте.

— Вот это правильно.

— Моя жена, конечно, смотрит на это иначе. Она ведь из Женевы. Кальвин.

— Чем тебе не нравится Кальвин?

— Этот реформатор! Молись и трудись. Лишь бы не пользоваться жизнью. Поэтому в Женеве самые богатые банкиры.

— Благодаря Кальвину?

— Молись и трудись! Куда же тогда девать деньги?

— Ага! Но ты счастлив со своей женой?

— Да, пожалуй. Я над этим не задумываюсь. Прожив двадцать пять лет…

— И вдруг такой удар!

— Девчонка объявится. Может, ей вздумалось заглянуть в какой-нибудь погребок, к битлам, — ведь молодежь теперь просто помешана на всей этой ерунде — бит-ритмы, экстаз, полет души и тому подобное.

— Смотри-ка, а ты, оказывается, разбираешься. Молодец…

— Когда есть дети…

— И что они там делают, в этих погребках?

— Вот я как раз и хочу сказать: может, ей дали там ЛСД, гашиш или еще какую-нибудь гадость и теперь она в трансе…

— Но ты не должен смотреть на это сквозь пальцы!

— Разумеется, я с этим покончу. Само собой. Но бороться против этого трудно. То есть бороться, понятно, можно. Можно наорать и запретить. Только потом неизвестно, откуда берутся девки-кликуши и парни-дебоширы.

— Должен тебе сказать — ты мне все больше нравишься. Я уверен, ты мог бы помочь и мне.

— Может, и мог бы, — ответил Кауц. — Ну так что же — вы окончательно решили продать магазин?

— Я этого не говорил…

— А Клара, ваша жена?

— Я же тебе объяснял, что взялся за дело не с того конца. У меня нет ни малейших шансов. Виноват кругом я один. Придется выкладывать денежки.

— Клара уличила вас в измене? Есть свидетели?

— В изменах, дорогой мой!

— Значит, ей удалось это доказать?

— Да зачем? Я сам признался. Неоднократно и при свидетелях. Мол, спал с другими бабами сто двадцать раз.

— Прихвастнули немножко?

— По правде говоря… Карло, повтори джин с тоником!

— Мне не надо, — сказал Кауц.

— По правде говоря…

— Понимаю.

— Ни черта ты не понимаешь. И Клара тоже не понимает. И ее адвокат не понимает. И я сам не понимаю.

— Но я-то понял. Я же не Клара. Между нами, мужчинами, господин Голь: вы вообще ни с одной не спали, кроме Клары?

— Но мог бы…

— Да, да…

— Что это еще за «да, да»? Может, тебе нужны доказательства? Вот, пожалуйста, номер телефона одной бабы. Позвони и скажи, что я заеду к ней через часок. Сам почувствуешь по голосу, как она в меня влюблена.

— Я и не сомневаюсь.

— Но магазин-то, магазин на его нынешний уровень поднял я, и никто другой, — сказал Эрвин Голь. — До меня он не мог прокормить одну Клару. Дневная выручка — от ста до ста пятидесяти франков. Считай сам: разница между закупочной и продажной ценой, без вычета расходов, всего тридцать восемь — сорок процентов. Ха-ха!

— А теперь?

— В три раза больше. Но магазин — собственность Клары, ее приданое.

— Это еще ничего не значит.

— Ты не знаешь Клары.