— Я еще в Стамбуле дал себе слово не обращаться в эти проклятые комитеты, — знал, что, кроме унижения, ничего там не найдешь, и сейчас лишний раз в этом убедился.

Они с утра ничего не ели. Мурад пошарил по карманам и, обнаружив несколько мелких монет, предложил пойти на базар и купить чего-нибудь. Мушег молча последовал за ним. На душе его стало еще тяжелее.

— Что повесил голову? — искоса посмотрев на него, спросил Мурад.

— Кажется, радоваться нечему. Мы с тобой словно собаки бездомные.

— Не вешай голову, Мушег! И трудней бывало. Ничего, какой-нибудь выход найдется.

— Тогда мы почти мальчишками были, все ждали чего-то хорошего, а сейчас что? Здоровые дяди двадцати пяти лет — и ничего за душой. В этом возрасте порядочные люди имеют семью, детей, а мы с тобой нищие бродяги. Я часто спрашиваю себя: зачем, во имя чего живу я на свете? — Мушег замолчал и еще ниже опустил голову.

— Тебя послушать — так и вправду жить не захочется!

— Не знаю, как ты, Мурад, но мне, честно говоря, такая жизнь надоела, опротивела, не могу я так больше!

— Так что же ты предлагаешь? Пойти броситься в море и утопиться?

— Не знаю…

— Брось, Мушег, хандрить. Помню, в детстве, когда моя бабушка Такуи жаловалась на свою тяжелую долю и молила бога послать ей смерть, отец сердился и говорил, что жизнь, как бы она ни была тяжела, лучше всякой смерти, и я с этим согласен.

— Может быть, и так, — пробурчал в ответ Мушег.

Они дошли до шумного базара. Фрукты, груды овощей, лежавшие прямо на земле, мясные лавки, кустарные мастерские, повозки, верблюды, разносчики — все это перемешивалось причудливым образом. Торговцы, крича во весь голос, расхваливали свой товар; рядом с чайной подковывали лошадей кузнецы; цирюльники, намочив бороду клиента слюной, брили тут же, на земле.

Купив две кисти винограда, кусок брынзы и несколько лепешек, товарищи пошли к садам и, присев около арыка, позавтракали. На садами, на возвышенности, утопая в пышной зелени, виднелись причудливые белые здания многочисленных вилл и дворцов европейцев и местных богачей.

Наступили сумерки.

— Где будем спать? — спросил Мушег.

— Где твоей душе угодно. Мы с тобой свободные люди и, в отличие от многих, не привязаны к определенному месту. Хочешь — поспи здесь, вон под тем деревом, хочешь — пойдем во двор церкви.

— Ну что ж, пойдем туда.

Они вернулись в церковный двор и, подложив под голову свои узелки, растянулись на могильных плитах, но заснуть долго не могли. Мурад, лежа на спине, смотрел на звездное небо и думал о превратностях судьбы и о жестоких законах жизни, которые давили человека, как железные тиски, и ни на минуту не отпускали его, куда бы он ни поехал. Мушег, поджав ноги, лежал на боку, мысли его по-прежнему были мрачные, на душе скребли кошки, — ему казалось, что дальнейшая борьба за жизнь бессмысленна.

Ночью их разбудил церковный сторож с длинной палкой в руках.

— Опять здесь люди спят? Господи, что за наказание! Неужели вы человеческого языка не понимаете? Сказано — нельзя, значит, нельзя. Чего лезть и людей беспокоить! — ворчал сторож, теребя Мурада за одежду.

Мурад проснулся и, протирая глаза, сел на край могильного камня. Недоуменно спросил:

— Ты что?

— Он еще спрашивает! А ну, проваливайте отсюда, да поскорее!

— Боишься, что мы мраморные плиты испортим или покойников побеспокоим?

— Ничего я не боюсь. Не велено, понимаешь? — на этот раз более мягко сказал сторож.

— Эх, дядя! Думаешь, если бы мы могли где-нибудь приткнуться, разве пришли бы сюда?

— Приезжие, что ли? — сочувственно спросил сторож.

— Да, только сегодня утром сошли с парохода, из Греции приехали. Ни знакомых, ни друзей нет. Надеемся найти работу.

— Из Турции небось от резни спаслись?

— Да, всю Турцию прошли вдоль и поперек, а сейчас таскаемся по миру, и везде нас гонят.

— Ох, и тяжело человеку на чужбине!

Они разговорились. Сторож, узнав, что юноши из города Ш., поморгал глазами.

— Постой! Говоришь, из города Ш.? Так, должно быть, старуха Шнорик тебе землячкой приходится, а с ней еще одна молодая девушка живет, они тоже каким-то чудом спаслись.

Мушег, до сих пор безучастно слушавший беседу Мурада со сторожем, даже вскочил с места.

— Как их фамилия, ты не знаешь? — нетерпеливо спросил он сторожа.

— Нет, фамилии не скажу, но знаю твердо, что они из вашего города. Старуха рассказала нам все подробно: как ваши молодцы целый месяц крепость обороняли, турок к себе не пускали… Жаль только, что русские не успели подойти: тогда вы все спаслись бы, как спаслись ванцы.