Рано утром, как всегда, я ушла на работу, и, когда вернулась, ее уже не было в живых.

Астхиг опять глубоко вздохнула. В комнате воцарилось молчание, только слышался тихий плач Астхиг.

— Не плачь, Астхиг, не плачь. Что поделаешь, все мы когда-нибудь умрем… — начал было успокаивать сестру Мушег, но она прервала его:

— Конечно, умрем, но знаешь, Мушег, как тяжело умирать на чужбине, да еще в нищете! Было бы у нас тогда немного денег на лекарство и питание, наша мама еще жила бы…

Астхиг замолчала, молчали Мурад и Мушег; каждый из них думал о своем.

Бывают такие минуты в жизни, когда человек, испытав вереницу неудач, опускает руки, теряет веру в свои силы и порою даже презирает себя. Именно в таком душевном состоянии находился сейчас Мурад. Вот уже сколько времени он живет на иждивении Астхиг! Ну, еще день, еще два — найдется же наконец работа, и тогда… Тогда Мурад не останется в долгу перед Астхиг. Но дни проходили за днями, а работы не было.

Каждое утро чуть свет Мурад тихонько вставал и уходил из дому: только бы не завтракать у Астхиг! Он по нескольку раз обходил фабрики и мастерские города, часами простаивал у окошек по найму, готов был взяться за любую работу, но везде получал один и тот же ответ:

— Работы нет.

По вечерам, усталый и злой, Мурад возвращался к Астхиг, каждый раз давая себе слово, что не вернется больше сюда, если завтра же не найдет работы. Здесь на циновке он находил оставленную ему долю завтрака и, будучи не в силах переносить голод, съедал ее.

Мушег чувствовал себя не лучше. Найдя свою единственную сестру после стольких лот разлуки, он мучился тем, что отнимает у нее последний кусок хлеба. Радость первых дней встречи исчезла, уступив место жестокой действительности.

По вечерам, ожидая возвращения Астхиг с работы, товарищи садились на гнилые ступеньки крыльца и молчали; разговаривать было не о чем. Лишь однажды Мушег начал со злостью говорить:

— Я готов броситься на первого встречного богача и задушить его! Сидят, мерзавцы, на золотых мешках, а ты тут подыхай с голоду!..

— Чепуха! Ничего ты этим не добьешься: заберут и сошлют на каторгу — вот и все, — мрачно ответил Мурад.

— Где же выход? — спросил Мушег.

— Ты спрашиваешь, где же выход?

Мурад помолчал. На миг перед ним встала сцена гибели любимого учителя. Турецкие бандиты уже навели дула немецких карабинов на учителя. Сколько осталось ему жить — секунда, может быть, самое большее, две-три. Он стоит такой же спокойный, как всегда. И Мураду показалось, что его судьба, и судьба учителя, и все, что произошло в его жизни и жизни всего их городка, всех людей, окружавших его, — это тоже история, но о ней ничего не говорили в школе, и ее он должен понять сам.

Мурад провел рукой по пряди волос, упавшей на лоб, и в упор, серьезно посмотрел на Мушега.

— Ты помнишь последние слова учителя?

Мушег вздрогнул, точно от боли, и, не задумываясь, подтвердил:

— Да, помню!

— Вот в этом и есть, как видно, выход.

— Но мы же боролись.

— Значит, недостаточно, вернее — не так, как нужно.

— Кажется, мы с тобой все перепробовали, — Мушег вспомнил крепость, детский дом, забастовку в Греции. — А где же результат? Снова оказались у разбитого корыта.

— По-моему, выход для всего человечества один: этот путь избрали рабочие и крестьяне России.

— Пока здесь будет так же, как в России, — вздохнул Мушег, — до тех пор мы успеем десять раз подохнуть с голоду.

— Ну что ж, не велика потеря. По мне, например, и плакать некому, — криво усмехнулся Мурад.

Опять наступило молчание.

В этот вечер Мурад заметил исчезновение единственной в доме занавеси, которой они покрывались, а на следующий день утром случайно подслушал разговор старухи с Астхиг.

— Чем же кормить-то своих будешь? — спросила старуха. — Хоть бы ты жалованье вперед попросила, может, и дали бы.

— Ах, тетя Шнорик! Я уж за целый месяц вперед взяла, еще у девушек заняла, больше негде взять. Попробуйте опять продать что-нибудь. — Последние слова Астхиг произнесла почти шепотом.

— Господи, да неужели ты не понимаешь, что ничего не осталось?!

— Ну и жизнь, будь она трижды проклята! — сквозь слезы воскликнула Астхиг.

Она ушла на работу, не позавтракав.