Кто-то из прихожан спросил Доминика, что бы он делал, если бы попал в плен к еретикам? Монах возвёл глаза к небесам и ответил: «Я бы попросил их не убивать меня сразу, но отрубить мне один за другим все члены и, положив их передо мною, в конце концов, вырвать мне глаза и оставить меня так полумёртвым и плавающим в крови». Я сам слышал это. Отец мой, этот Доминик либо безумец, либо человек, страшный и беспощадный в своём фанатизме. Опасайтесь его, прошу вас.

С дороги послышался приближающийся стук копыт, звон упряжи, громкие голоса.

– Наконец-то приехали, – сказал де Кастр, поднимаясь с травы и отряхиваясь. – Пойдёмте в дом, негоже заставлять ждать благородных сеньоров.

В комнате, назначенной для диспута, мы оказались первыми. Пол был вымощен исцарапанными плитками в шахматную клетку. Деревянные потолочные балки, казалось, прогнулись под тяжестью второго этажа и неприятно давили на сознание. Слуги внесли охапку факелов, зажгли их и воткнули в железные кольца, над которыми были видны многолетние наслоения копоти. Потом с грохотом свалили на пол охапку дров и разожгли очаг. В мрачном, холодном и сыроватом, несмотря на тёплый солнечный день, помещении, стало уютнее и вроде бы теплее. Потом слуги приволокли лавки для участников диспута и расставили их вдоль стен, внесли деревянный аналой [190] и поставили его перед громоздкими, тяжёлыми стульями, которые предстояло занять судьям.

Наконец в сопровождении нескольких монахов в комнату вошёл Доминик де Гусман. Это был невысокий, хрупкого телосложения человек со смуглой кожей и лихорадочно горящими глазами. Он носил рыжеватую, аккуратно подстриженную бороду и усы. Одет он был в белый шерстяной подрясник, льняной стихарь и чёрный плащ с капюшоном. Пожалуй, единственным дорогим предметом его одежды были кожаные сандалии. Не обращая внимания ни на нас, ни на свою свиту, Доминик опустился на колени и принялся молиться, перебирая чётки.

Мы с де Кастром переглянулись.

Наконец появились и судьи. Впереди шёл граф Раймунд VI Тулузский, богато одетый, с надменным и скучающим выражением лица, за ним величаво плыла его супруга Элеонора, дочь короля Арагона («Это шестая жена графа, надеюсь, последняя», – шепнул мне епископ, который, оказывается, мог быть и злоязычным), епископ Тулузы Фулькон и ещё какие-то благородные господа. Граф Раймунд занял средний стул, напоминающий трон, Элеонора села по левую руку от супруга, епископ, тщательно расправив расшитое золотом и украшенное каменьями одеяние, расположился справа. Остальные встали за спинками стульев.

Оглядевшись, Раймунд увидел, что все в сборе, и кивнул Фулькону. Епископ встал, оперся о посох и, надувшись, подобно индюку, произнёс цветистую речь на церковной латыни, которой, по-моему, владел не вполне, во всяком случае, я понял из его слов не больше половины. Под конец, запутавшись в длинных периодах епископской речи, граф Раймунд стал проявлять признаки нетерпения. Тогда Фулькон, как опытный царедворец, мгновенно прекратил болтовню и предложил приступить к жеребьёвке, чтобы определить очерёдность выступлений. Раймунд небрежно швырнул на подставленное блюдо золотую монету, и первая очередь досталась де Кастру. Он вежливо поклонился судьям и Доминику, вышел к аналою и заговорил.

Его спокойная размеренная речь сначала казалась скучноватой. Но вскоре я заметил, что граф, его супруга и свита слушают епископа так, как дети слушают чудесную волшебную сказку. Де Кастр сумел полностью завоевать их внимание. Доминик, напротив, хмурился всё больше и больше, он внимательно слушал своего оппонента, быстро делая стилом заметки на восковой дощечке.

Тогда я не мог записать выступление Совершенного, ведь у меня не было принадлежностей для письма, да и скорописи я не обучался, поэтому воспроизвожу его здесь так, как запомнил, о чём страшно жалею, ведь память наша несовершенна и даже коварна, потому что незаметно стирает чужие слова и заменяет их не сказанными, но придуманными. Вот как я запомнил речь де Кастра.

– Было так. В начале начал существовали Господь Бог и сонм окружавших его ангелов. И был дьявол, который первоначально тоже был ангелом. Бог в своей неизъяснимой мудрости и могуществе создал всё вечное и незримое, в том числе и человеческие души, а дьявол, пытаясь подражать Богу, сотворил всё видимое и преходящее, в том числе и человеческие тела. С тех пор весь тварный мир существует по воле дьявола – небо, солнце, звёзды, воздух, земля, вот только живого человека создать ему никак не удавалось. Нечистый тридцать лет пытался вдохнуть жизнь в кусок глины, которой он придал форму человеческого тела, но каждый раз, когда глина высыхала на солнце, вода, то есть кровь, снова вытекала. И вот, когда Бог послал доброго ангела по имени Адам, чтобы тот осмотрел созданный Нечистым мир, дьявол поймал его. Чтобы избежать гибели, Адаму пришлось войти в глиняное тело, оживить его и тем спастись. Так было положено начало людскому роду, и все истинные христиане – потомки Адама. За это Сатана был низвергнут с небес в мир, который он сам же и создал. Так Сатана стал врагом Бога. Об этом свидетельствуют святые книги «Visio Isaiae» и «Interrogatio Iohannis». [191]

У Бога два сына, рождённых ангелом Марией нетелесно, имена которым – Христос и Люцифер, но поскольку ангелов-женщин не может быть, то её подлинное имя – Marinus.

Христос – сын старший, а Люцифер – младший, блудный, но борьба между ними будет идти до конца времён, и до той поры один не одолеет другого.

Дьявол долго ждал у небесных врат, потом всё-таки пробрался на небо и тайно сообщил Люциферу и ангелам о своих сокровищах, в особенности о прелестях женщин. Так как любопытные ангелы не знали, что такое женщина, дьявол тайком ввёл прекрасную женщину на небо. Распалённые ангелы, став тяжёлыми от страсти, провалились сквозь стеклянное небо, в течение девяти дней и ночей падали они с неба, плотно, как солома и дождевые капли, до тех пор, пока Бог наконец не заметил, что происходит, и не поклялся, преисполненный ярости, что никогда больше женщина не окажется на небе.