– Что же будет дальше?

– Думаю, до весны ничего, – ответил де Кастр. – У Монфора пока недостаточно сил, чтобы штурмовать такие укреплённые замки, как Терм или Кабаре. А вот весной, когда его войско пополнят новые отряды, война вспыхнет вновь. Но даже если Монфору удастся захватить все самые сильные крепости, он не будет полновластным хозяином Лангедока до тех пор, пока к его ногам не падёт Тулуза. Тулуза – ключ ко всему, и судьба войны решится здесь. Но это будет ещё не скоро.

Прошло совсем немного времени и оказалось, что епископ ошибался. События пошли совсем не так, как он предполагал.

Поздней осенью, когда даже днём было уже довольно прохладно, в дом де Кастра явился угрюмый монах. Он был одет в рясу, напоминающую мешок, на грязных, синих от холода ногах были надеты верёвочные сандалии с деревянными подошвами, а тонзура так заросла, что напоминала скверно выкошенную серпом лужайку. Ни к кому специально не обращаясь, монах сообщил, что грек-целитель по имени Павел должен срочно предстать перед его высокопреосвященством аббатом Сито. Я сказал, что приду в Нарбоннский замок следующим утром, но монах мотнул башкой и заявил, что это никак невозможно, идти надо прямо сейчас.

Делать было нечего. Я захватил свой лекарский мешок, накинул плащ и пошёл за монахом. Тот, не разбирая дороги, косолапо шлёпал по лужам, остервенело чесался, бурчал под нос проклятия и расталкивал нерасторопных прохожих. Дело кончилось тем, что монах пнул бродячую собаку, которая в ответ немедленно вцепилась ему в икру. Монах завизжал и завалился на спину, дрыгая ногами. Оказалось, что под рясой у него ничего нет. Зрелище это было настолько отталкивающим, что я отвернулся. Рана от собачьих клыков оказалась несерьёзной, и я не стал обрабатывать её. Побывав в грязной осенней луже, мой провожатый стал похож на тощую злобную свинью, и я был даже рад, когда отделался от него у ворот замка.

Аббат Сито сидел у окна и подслеповато разглядывал пергамент. Он почти не изменился, только похудел, и лицо его приобрело неприятное хищное выражение. Он тускло взглянул на меня, отпустил один край пергамента так, что тот с громким хрустом свернулся в трубку, и, не поздоровавшись, сказал:

– Грек, ты помнишь, что в лагере под Каркассоном принял крест?

Вопрос мне не понравился, но сказать «нет» или «не помню» я, конечно, не мог. Пришлось в приличествующих выражениях сказать «да».

– А кто за тебя поручился, тоже помнишь? – спросил аббат, буравя меня злым взглядом.

– Да, святой отец.

– Ха! Попробовал бы ты сказать «нет». Собирайся, завтра выступаем. Ты будешь моим лекарем. На рассвете жди у ворот замка. И боже тебя сохрани опоздать или спрятаться.

– Позволю себе спросить, куда пойдёт отряд?

– Это тебе знать не обязательно. Придём – увидишь.

– А…

– Убирайся!

Осенний поход оказался ещё хуже летнего. Если летом мы мечтали о ливне, страдая от изнуряющей жары и пыли, которая лезла в рот и нос и от которой слезились глаза, то теперь воды было хоть отбавляй. Холодный дождь, который то сеял мелкой, противной пылью, то лил с неба, как из корыта нерадивой прачки, превратил дорогу в месиво из липкой, чавкающей грязи. Лошади скользили, с трудом выдирая из грязи копыта, от них валил пар, а люди перепачкались до бровей. Отряд продвигался вперёд так медленно, что, наверное, быстрее было бы идти пешком. Однако во вьюках мы везли шатёр, тёплые плащи и другие, совершенно необходимые вещи, без которых зимой не выжили бы. Я ехал верхом, а Иаков невозмутимо шагал рядом, засучив штаны до колен и спрятав башмаки, обёрнутые в чистую тряпицу, в мешок, как будто они были величайшей ценностью.

Аббата Сито везли в паланкине, впрочем, иногда он выбирался из него и часть пути проделывал верхом. В седле он держался привычно и уверенно. Большую часть отряда составляли пешцы. Сразу стало ясно, что движение колонной по раскисшей дороге невозможно, поэтому люди развернулись широкой дугой и маленькими отрядами продвигались вперёд, оставляя за собой цепочки следов, быстро затекающих водой. Немногочисленная рыцарская конница шла в авангарде. Снежно-белые котты с яркими гербами, которые рыцари носили поверх доспехов, быстро превратились в грязные тряпки и облепили кольчуги. Отсыревшие войлочные поддоспешники отяжелели и доставляли своим хозяевам массу неудобств. О запахе быстро ржавеющего железа, смешанного с вонью немытых тел и конским потом, я и не говорю. Вскоре рыцари избавились от щитов, мечей и шлемов, а некоторые отдали своим оруженосцам и кольчуги. На третий день пути отряд гордого и властного аббата был похож на шайку разбойников или крестьян-паломников.

Я очень скучал по Альде и тревожился за неё. Наша тёплая, сухая и уютная комната в доме де Кастра казалась мне потерянным и недосягаемым раем. Наверное, с такой неизбывной тоской грезил о райских садах первый человек, которого Господь низверг на землю… Епископ обещал присылать ко мне гонцов, но я понимал, что сделать это будет нелегко, ведь аббат Сито держал в тайне цель похода.

Услуги целителя пока никому не требовались, но я понимал, что монахи по приказу аббата следят за мной, и покинуть отряд не удастся. Зачем-то я ему был нужен.

Кормить нас с Иаковом никто и не думал, поэтому мы ели то, что взяли с собой из Тулузы или что удавалось купить в селениях, мимо которых проходил отряд. Впрочем, чаще всего нас встречали брошенные дома с хлопающими на ветру дверями и пустые сараи. Слухи об опустошительной войне дошли уже и сюда, поэтому жители предпочитали не рисковать. Голод нам пока не грозил, но и запасы не пополнялись.

Постепенно местность начала меняться. Появились каменные осыпи и овраги, по дну которых с шумом катилась вода, неся мусор и пену. Характер растительности тоже изменился – почти исчезли равнинные деревья, на смену им пришли угрюмые горные ели и колючий можжевельник.