Взгляд рыцаря стал осмысленным, и он что-то спросил у меня на языке франков.

– Ты говоришь по-гречески? – спросил я.

– Так себе…

Акцент у крестоносца был ужасающий, но всё-таки мы смогли понять друг друга, так как в Константинополе ко мне приходили недужные франки и я немного научился их языку.

– Кто ты? – спросил больной.

– Целитель. Моё имя – Павел, я ромей.

– Павел Иатрос… [44] – повторил он. Так я впервые услышал прозвище, которое станет моим вторым именем в Лангедоке. – Послушай, Павел, у меня нет денег и вообще ничего ценного, чтобы заплатить за твои труды, только меч, но его я не отдам! Я не звал тебя… Если Господом мне суждено умереть, значит, так тому и быть. Уходи…

Он стал задыхаться, на лице его выступил пот.

– О деньгах мы поговорим потом, когда твой недуг отступит, а сейчас молчи, иначе ты сведёшь на нет труды моей бессонной ночи. Пей! – я протянул ему глиняную чашку, в которой были настояны на вине лекарственные травы.

Крестоносец усмехнулся и закрыл глаза. Я придерживал его голову до тех пор, пока он не выпил всё. Вскоре больной заснул. Жар спал, дышал он ровно и спокойно, щёки слегка порозовели.

Я вновь дежурил у постели крестоносца. Он сидел, опершись спиной на стенку каюты, и осторожно, пробуя каждую ложку, ел похлёбку. Казалось, он никак не мог поверить в то, что его душа вернулась в тело, а тело каким-то чудом опять способно дышать, есть горячую, пахнущую специями еду, пить вино, говорить…

– Ты великий целитель, ромей Павел, – сказал рыцарь, отдавая пустую чашку. – Знаешь, я ведь уже готовился отдать Богу душу, но боялся умереть без исповеди, а грехов за мной числится предостаточно… Эта проклятая лихорадка давно треплет меня, но никогда приступы не были такими сильными. Я рассчитывал добраться до Массилии, [45] там, в одном монастыре мне, наверное, смогли бы помочь, но припадок случился посреди моря… Оно бы и стало моей могилой, но всемилостивейший Господь почему-то решил придержать меня на этом паршивом свете и послал тебя.

– Разве можем мы судить, чей удел жить, а чей – умереть? Ты идёшь на поправку, и я рад этому. Каждый считает свою болезнь какой-то особой, какой не может быть у других, а на самом деле, ты страдаешь болотной лихорадкой, довольно обычной среди людей твоего образа жизни. Тебе просто не доводилось лечиться у знающего врачевателя.

– Наверное, ты прав, но скажи, что ждёт меня дальше?

– Полностью избавиться от лихорадки ты уже не сможешь никогда, но если будешь следовать моим советам и принимать лекарства, которые я назначу, приступы будут редкими и слабыми, и ты сможешь дожить до глубокой старости.

– Никогда не думал, что ангелы господни бывают с таким изрядным носом и трёхдневной щетиной, – улыбнулся крестоносец.

– На себя посмотри! – огрызнулся я. – Краше в гроб кладут! До чего ты себя довёл! Мощи и то лучше выглядят!

Крестоносец провёл рукой по скрипучей щетине и скривился:

– Н-да-а, ты прав. Побрей меня, будь другом, а?

– И не подумаю! На такой волне я перережу тебе горло, и все мои труды пойдут насмарку. Потерпи до вечера – на берегу попросим цирюльника тебя побрить, раз уж я сделал его работу. Кстати, а как твоё имя? Всё забываю спросить…

Рыцарь приподнялся:

– Гильом де Контр. И он твой должник, иатрос Павел.

– Да лежи ты! – прикрикнул я на него. – Ну что за наказание? Вот привяжем к лежанке – будешь знать!

Гильом де Контр не ответил. Горячая еда сделала своё дело, он опять задремал.

Теперь самое время было поесть и поспать мне.

Наша галера приближалась к Геллеспонту. [46] Чаще шли на вёслах, иногда, когда был попутный ветер, поднимали парус. Плыли только в светлое время. Когда над морем начинали сгущаться сумерки, галера причаливала, гребцы вытаскивали её нос на песок и привязывали к камням и деревьям толстыми канатами. На берегу выливали из бочек пресную воду, которая очень быстро портилась, и набирали свежую, готовили горячую пищу, стирали одежду. Капитан помнил все удобные и безопасные стоянки, но всё-таки отходить далеко от берега опасались – мало ли что может случиться в чужой земле. На ночь выставляли вооружённых часовых. Эта предосторожность однажды спасла наши жизни.

В один из дней рулевой заметил на горизонте парус большого корабля, по виду – военной галеры. Капитан встревожился, поскольку для нас встреча с морскими разбойниками означала верную смерть. На галере было несколько воинов, оружие было и у гребцов, но выстоять против пиратов мы всё равно бы не смогли.

Чтобы не привлекать внимание, капитан приказал снять мачты и уложить их на палубу, что и было выполнено со всей возможной быстротой. Гребцы понимали опасность и старались изо всех сил. Капитан направил нашу галеру ближе к берегу. На вопрос крестоносца, зачем он лишает себя возможности маневрировать, капитан объяснил, что для пиратов страшнее всего потерять корабль, который может напороться на прибрежные скалы. Мы же наоборот должны держаться как можно ближе к берегу. Даже если придётся выброситься на берег, это даёт нам шанс выжить – вряд ли пираты будут сражаться на берегу.

Около колокола наши корабли шли в виду друг друга, и на палубе царило тревожное молчание. Потом неизвестный корабль взял мористее и скоро исчез. Так мы и не узнали, кто это был, но нисколько не печалились об этом.

У берега наша галера шла медленнее, поэтому до вечера мы не успели достичь запланированной стоянки. Пришлось останавливаться на ночлег в первом попавшемся месте, которое показалось более-менее удобным. Здесь в море втекала речушка, а небольшой пляж подковой окружала роща, понизу заросшая густым кустарником.