Когда они преодолели с десяток витков, примерно на треть приблизившись ко дну ямы, то нос к носу столкнулись с тощим вертлявым существом, выбежавшим из освещенной факелами пещеры. Он выглядел странно даже для орка, а уж в этом деле природа постаралась как следует. Длинный, худой и нескладный, как переломанная трость, со свисающими до колен руками, он походил на огородное пугало, над которым изрядно поглумились создатели.

Судя по всему, пугало это служило подмастерьем у толстого широкогрудого корзинщика, который сидел перед входом в пещеру и плел из коры большой дырявый, как сыр, короб из березовой коры.

Подмастерье с круглыми совиными глазами только что получил от хозяина хороший пинок и бежал за кувшином грибного пива. Такое делали и в деревне, только люди не добавляли в него глину и пучки мышиных хвостов для аромата.

— Ы-ы-ы! — орал толстяк на своего подопечного. — Брезг-г о-хмырь!!!

Видимо, этот орк был из приезжих и ругался на каком-то другом языке, незнакомом Одду. Он хорошо помнил, что обычно орки обзывали друг друга «зубной гнилью» и тут же начинали драку.

Подмастерье схватил кувшин, кинувшись обратно к хозяину, который ни на секунду не замолкал, продолжая ругаться. Корзинщик у входа в пещеру так орал, а тощий работник так суетился, стараясь ему угодить, что запнулся о Клюппа и растянулся на камнях, разбив кувшин и повалив на спину головастика. Запах от пива, надо сказать, шел отвратительный, если можно сделать еще хуже вонь, которая царила вокруг.

Корзинщик взревел, поднялся на толстые шишковатые ноги, похожие на два мешка со свеклой, и пошел к ним, в ярости размахивая недоделанным коробом. Кажется, дело приняло дурной оборот.

На крики и топот со всех сторон начали глазеть другие орки. Одд даже не представлял, сколько их здесь… Осмотревшись, он насчитал не меньше сотни уродливых голов, повернутых в их сторону с ближайших каменных выступов. Тогда он незаметно нащупал под курткой булаву и приготовился драться или, на крайний случай, переместиться в другое время вместе с друзьями, чтобы потом повторить все заново.

Никаких перил на площадке не было, и толстяк мог легко сбросить всех на дно колодца, если бы Клюпп не совершил невозможное: он резко вскочил на ноги и двинулся прямо на разъяренного корзинщика. Откуда-то из глубины мешка, который он забрал у Крокка как у пленного по всем правилам проведения ареста, он достал первое, что попалось под руку — растрепанную книгу в засаленном переплете.

«Великий меморий всемудрого Крокка (мл.)» взмыл перед носом орущего толстяка на странице с отметками погоды, а сам Клюпп, придя в полную ярость от нарушения своих стражнических прав, затопал, решительно наступая на корзинщика и повторяя ему его собственное ругательство:

— Брезг-г о-хмырь! Ы-ы-ы! — верещал распалившийся не на шутку Клюпп.

Ни Одд, ни Крокк даже представить себе не могли, что он на такое способен.

Клюпп жестом показал на своих «пленников» и важно выставил вперед несуществующий живот. Как ни странно, корзинщик растерянно остановился, дико тараща глаза на странную троицу.

— Ы-ы-ы! — наседал на него Клюпп, не желая уступать ни пяди.

В голове у орков, конечно, всего две извилины, но и их обычно хватает, чтобы понять, что не стоит связываться с наглецом, размахивающим толстенным документом у тебя перед носом. Тем более если наглец этот одет в штаны, шляпу с пером и ведет двух пленников. Этот прыщ наверняка состоит на службе у самого главного, кем бы он ни был. А уж своего главного орки хорошо знали: если что не так, и зад не успеешь почесать, как тебе отчекрыжат голову!

Корзинщик предпочел за лучшее убраться с дороги, сделав вид, будто вообще ничего не видел и даже не вставал со своего камня. Он вдруг так увлекся плетением короба, что подмастерье даже не сразу растолкал хозяина, пытаясь всучить другой кувшин с пивом.

Все орки-зрители как по команде скрылись в своих пещерах и старательно не замечали ведущего арестантов грозного воина-коротышку с перепачканной всеми цветами радуги книгой, которую он гордо держал перед собой. Многим казалось, что это пятна крови, а головы поверженных врагов лежат на дне увесистого мешка за его плечами. Никому не хотелось, чтобы его голова оказалась там же. Ни одному орку даже не могла прийти мысль, что книжка может быть чем-то, кроме записанного на пергаменте приказа их главного хозяина — приказа такого длинного и страшного, что лучше не знать о его существовании.

В итоге благодаря находчивости Клюппа три провинциальных комедианта успешно проследовали мимо множества мастерских, снующих туда-сюда рабочих, каких-то мутных личностей, слоняющихся вдоль лестниц, и оказались в самом низу ямы, не ввязавшись ни в одну драку.

Как и ожидалось, нижние этажи занимали плотники, кузнецы и каменотесы. Стоящий посередине кран то и дело поднимал и опускал какие-то перехваченные цепями грузы, которые орки цепляли крючьями и затаскивали в пещеры на витках бесконечной лестницы.

Когда друзья, задрав головы, посмотрели вверх, то не смогли рассмотреть скрытый в густом дыму потолок, как еще несколько часов назад, глядя сверху, не могли рассмотреть дно. Крокк, большой мастер до ярлыков и определений, назвал это место «Дымной ямой». Точнее не скажешь, согласитесь.

На дне ямы вокруг широкого основания подъемного крана, который скрипел и ворочался так, будто вот-вот обрушится вам на голову, горели большие бесформенные костры. В них сжигали куски бревен и целые корзины угля, которые подбрасывали туда черные от сажи орки.