Не менее опасными являются и предложения по введению «сделок о признании», которые прописаны в статьях 314—317 кодекса. Их суть сводится к тому, что обвиняемый вправе — при отсутствии возражений государственного или частного обвинителя, а также потерпевшего — заявить о согласии с предъявленным обвинением и просить назначить ему наказание без проведения разбирательства по уголовным делам о преступлениях, если санкция за них не превышает пяти лет лишения свободы. При этом подсудимому не может быть назначена мера ответственности свыше двух третей максимального срока, предусмотренного за совершенное преступление. К тому же приговоры, вынесенные в таком порядке, не могут быть обжалованы в апелляционную и кассационную инстанцию в случае несоответствия выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам уголовного дела (ч. 1 ст. 379).

И это новшество опять выдается за демократическое завоевание последних лет, хотя в действительности мы являемся свидетелями возрождения теории Вышинского, провозгласившего признание подсудимым своей вины «царицей доказательств». Теперь, по непонятным причинам, ее хотят реанимировать. Правда, при этом ссылаются на то, что несложные, простые дела отвлекают судей от более важной работы. Но это не оправдание, а с волокитой надо бороться другими мерами. Нельзя процессуальные гарантии приносить в жертву практической целесообразности. Признание подсудимым своей вины, как и любое другое обстоятельство, требует не меньшей проверки и оценки в совокупности с другими доказательствами. Отступление от этого правила вызовет массовые злоупотребления сначала на стадиях дознания, предварительного расследования, а потом и в суде. За признанием вины и вынесением желаемого приговора будут «прятаться» или «раскрываться» преступления, которых идущие на сделку с правосудием люди в действительности не совершали.

Не выдерживают объективной критики и многие другие положения нового УПК РФ. Видимо, его разработчики — в общем стремлении к радикализму, не важно какого он сорта — сами того не заметили, как скатились далеко на нс демократический вариант столь важного закона. К тому же надо отметить его несостоятельность и ненадежность в обеспечении защиты интересов, прав и свобод честных и законопослушных российских граждан, его неспособность стимулировать своевременное предупреждение и пресечение преступных деяний.

Прежний УПК РСФСР определял срок содержания обвиняемого под стражей на стадии дознания и предварительного расследования в два месяца. Он мог быть продлен до трех месяцев районным, городским прокурором, военным прокурором гарнизона, соединения и приравненными к ним прокурорами. Дальнейшее продление, но не более полутора лет, осуществлялось вышестоящими прокурорами, в том числе Генеральным прокурором РФ.

Теперь (статья 109 УПК РФ) предлагается сохранить срок содержания под стражей до двух месяцев, однако последующее его продление до 12 месяцев будет осуществляться единолично судьей районного, городского суда и приравненным к нему военным судьей.

Мы не ратуем за сохранение права ареста подозреваемых и обвиняемых и права продления срока содержания их под стражей за прокурорами, поскольку оно вошло в противоречие с российской конституцией. Возражения возникают по поводу того, что новый процессуальный кодекс многократно увеличивает число субъектов, наделенных правом продления срока содержания под стражей, и существенно упрощает его процедуру, поэтому исключение из правил, несомненно, превратится в норму. При таком порядке неизбежны массовые злоупотребления и беззаконие, произвол в отношении арестованных, волокита и низкий уровень дознания и предварительного расследования.

Новый УПК РФ исключает любую возможность пересмотра вступивших в законную силу приговоров в сторону ухудшения положения осужденного. Ранее такой запрет наступал по истечении одного года с момента вступления приговора в силу. За это время, как показала практика, в России отменялось до 8 тысяч ошибочных судебных решений, из-за явной мягкости вынесенных наказаний. К примеру, только в 2000 году и только по протестам прокуроров надзорными инстанциями на этом основании были отменены приговоры в отношении 5670 человек, а в отношении более чем двух тысяч человек — за неправильным их оправданием.

За этими, далеко не полными, цифрами скрываются не только и даже не столько судебные ошибки и погрешности правосудия, сколько трагедия тех, кто пострадал от преступлений, и горе конкретных людей. Суд не может вернуть жизнь и здоровье потерпевшим, но он обязан обеспечить справедливое наказание виновных и оградить общество от их опасных деяний.

Принятый Федеральным Собранием РФ Уголовно-процессуальный кодекс исключил прежнее право Генерального прокурора и всех других прокуроров на принесение протестов на решения судов. Это еще одно препятствие для прямого участия прокурора в отправлении правосудия.

Теперь, как это исходит из положений УПК РФ, прокурор, например, имеет право обратиться в надзорную инстанцию, но только не с протестом, а с представлением, где оно может быть рассмотрено единолично судьей и отвергнуто даже без истребования материалов дела и их исследования. Тем самым исключается обязанность коллегиального органа надзорной инстанции рассмотреть протест прокурора по существу. Между тем протест прокурора направлен исключительно на исправление судебной ошибки. При этом он в равной степени защищает права как осужденных, так и потерпевших, а в целом отвечает интересам общества и государства.