Он въехал во двор, ожидая увидеть отца на ступенях - ведь его должны были известить о возвращении сына. Однако там стояли лишь лакеи. На миг, у Тифийских ворот, на него накатило искушение осадить коня и потребовать поднятия флага Легиона, но он побоялся отказа дом-клинков. Вообразил суровые, поднятые к нему лица... сержант говорит, что лишь командир Легиона смеет отдать такой приказ... Авторитет Оссерка был весьма хрупким - тонкая шелуха, и то оставшаяся лишь от уважения к Урусандеру. Так что он отбросил такую идею, о чем сейчас пожалел: второй флаг наверняка заставил бы отца выйти навстречу.

Похоже, он вечно выбирает неверные ходы, но подводит храбрость, так что последствий удается избежать; он проскакал мимо ветеранов с уверенным взором и улыбкой мрачной решимости на губах - но это уже казалось ему неубедительным и даже жалким. Самообладание, которое не более чем поза. Едва ли оно сохранит от множества неудач, при которых уверенность теряется вмиг. Он держится так, словно все взгляды устремлены на него одного; да, и его оценивают критически, едва сдерживаясь от насмешек. Оссерк воображал, какие слова говорят за спиной, в каких ухмылках кривятся отвернутые лица. Ничего иного он не заслужил в столь юные годы, но отчаянно держится за образ героя.

Осадив коня у лестницы, поморщившись на подбежавших конюших, он спешился. Увидел кастеляна Харадегара - мужчину на один-два года старше себя. Торопливо взбегая по ступеням, Оссерк встретил его взгляд.
– Где отец?

– В студии, милорд.

Оссерк не ел с утра, но еще он знал, что отец запрещает подносить любую пищу и воду близко к своим драгоценным свиткам. Он заколебался. Если сразу же наброситься на еду, последующие речи лишатся всякой величавости - но у него уже в глазах темнеет, он всегда плохо справлялся с голодом. Возможно, быстрый перекус и...

– Он ожидает вас, милорд, - сказал Харадегар.

– Да. Передайте кухарям: я пообедаю сразу после встречи с отцом.

– Разумеется, милорд.

Оссерк вошел. Нижний этаж кишел рабочими - плотники, каменщики, их шныряющие глазенками ученики; в воздухе висела пыль, каменные плиты пола покрылись опилками и крошками штукатурки - остатками фризов, прежде украшавших все стены. Ему пришлось обходить мужчин и женщин, инструменты и блоки мрамора и балки редких пород дерева; все эти препятствия лишь усугубили дурное настроение. Дойдя до студии, он грубо постучал и вошел, не спрашивая позволения.

Отец стоял, склонившись над любимым мраморным столом, но эта сцена вовсе не напоминала о сражениях - он горбился над россыпью глиняных табличек, одежду покрывали кляксы и следы янтарного лака. Урусандер был не выбрит, длинные, пронизанные сединой волосы повисли сальными космами.

Оссерк подошел и встал напротив. Отца и сына разделял широкий стол.

– Тебе нужно помыться, - сказал Урусандер, не поднимая взора.

– Я принес вести от Хунна Раала и командора Калата Хастейна.

Урусандер поднял голову.
– Калата Хастейна? Ты был во Внешних Пределах? Зачем Хунн Раал увез тебя туда?

– Мы нанесли визит, отец. В компании Кагемендры Туласа, Илгаста Ренда и Шаренас Анкаду.

Урусандер словно изучал его.
– Тогда где Раал? Думаю, нам нужно поговорить.

– Он спешно скачет в Харкенас, отец. Ужасные новости послали его в Цитадель, на встречу с Матерью Тьмой, и они же послали меня к тебе.

Лицо Урусандера посуровело, сразу став старше.
– Выкладывай.

– Новая угроза, отец. Вторжение из моря Витр.

– Ничто не выходит из Витра.

– До сих пор не выходило, - возразил Оссерк.
– Отец, это столь важно, что Шаренас и Кагемендра поскакали через Манящую Судьбу к самому берегу Витра, чтобы увидеть самолично. Хунн Раал несет весть в Цитадель. Куральд Галайн под угрозой. Снова.

Урусандер молча отпустил глаза.

Оссерк подходил всё ближе к столу, пока не ощутил кожей его выщербленный край.
– У Матери Тьмы не будет иного выбора. Ей опять понадобится Легион. Севегг, Рисп и Серап разъехались доносить известия в гарнизоны и отставникам. Отец, пора поднять флаг.

Урусандер изучал глиняные таблички. При последних словах он покачал головой, отозвавшись: - Я этого делать не намерен.

– Тогда я встану на твое место...

– Ты? Ты не готов.

– В твоих глазах я никогда не буду готов!

Не отвечая на обвинения, не желая облегчить главный страх Оссерка, Урусандер отступил от стола и подошел к окну.

Оссерк сердито уставился в отцовскую спину. Ему захотелось сбросить таблички с поверхности стола, швырнуть на пол и раздавить в пыль. На кратчайший миг ему захотелось вонзить отцу нож в спину, глубоко меж лопаток, прямо в сердце. Но он ничего такого не совершил; он лишь стоял, трепеща от многоречивого отцовского молчания. "Да, сынок. Ты никогда не будешь готов".
– Чем я должен тебя убедить?
– сказал он, презирая ломкость голоса.