Шрифт:
Она лежала на кровати, смотрела в потолок и слушала его храп. Он вернулся не больше часа назад, и она почуяла запах другой женщины, несмотря на притупившееся из-за болезни обоняние. Он даже не потрудился принять душ…
В последнее время муж стал таким предупредительным, таким терпеливым. И… милым. Ну почему он не был таким всегда?
«Не обманывай себя, старушка. Он поступает так не из любви, а ради мира в душе… Он даже не принял душ: какие еще доказательства тебе нужны?»
Ей хотелось умереть спокойно… Внезапно она поняла, что понятие «спокойная смерть» подразумевает месть. Ее месть… С пронзительной ясностью — так, словно мать вернулась из царства мертвых, чтобы сказать: «Ты должна это сделать», она поняла, что завтра же позвонит тому майору и расскажет правду.
Интермедия 3
Стычка
Укол. В то мгновение, когда игла вошла под кожу, она собрала в кулак остатки воли, прежде чем погрузиться во мрак отсутствия.
Будь сильной. Именно сейчас…
Она, как обычно, очнулась в большой старомодной столовой, в кресле с высокой спинкой. Он пристегнул ее широкими кожаными ремнями за талию и лодыжки и усадил в торце стола.
Тарелки, подсвечники, стаканы, вино, музыка. Малер, естественно… Чертов несносный Густав Малер… Она не была уверена, что сможет говорить достаточно громко после всех этих месяцев, проведенных в полной тишине, сошел или нет отек голосовых связок.
Другого оружия, кроме голоса, у нее не было…
— Поднимем бокалы! — весело провозгласил он.
Она всегда подчинялась. Ей нравились вкус и аромат вина, дарившего благодатное раскрепощающее опьянение. После бесконечной череды дней, проведенных в полном одиночестве в подвале, она наслаждалась и свежевыглаженным платьем, и запахом мыла, и ощущением чистоты своего тела, не говоря уж о восхитительном вкусе блюд за ужином с мучителем. Последние двадцать четыре часа он не давал ей ни еды, ни воды — это тоже была часть извращенного ритуала, чтобы она была очень голодной… Господь свидетель — он преуспел, еще как преуспел! Желудок и мозг кричали: «Давай! Не медли! Ешь, выпей вина!» Аромат вина, налитого в пластиковый стаканчик, щекотал ноздри, манил, искушал. Ей ужасно хотелось выпить… Почти так же сильно, как в первые дни заточения в подвале хотелось получить дозу кокаина — ее тогда так ломало, что она едва не рехнулась.
Она справилась с собой и посмотрела на него с легкой ироничной улыбкой на губах.
Он на мгновение нахмурился, но тут же улыбнулся в ответ и спросил:
— Что стряслось? Тебя разве не мучит жажда?
Она умирает от жажды… Горло пересохло, как наждак.
— Брось, сама знаешь — это тебе не поможет, — ласково произнес он. — Пей, вино просто исключительное.
Она рассмеялась — звонко, насмешливо, презрительно — и на сей раз успела уловить в его глазах недоумение. Он вгляделся в нее, как исследователь в подопытную крысу, выдавшую незапланированную реакцию.
— Вот оно что… Меня решили спровоцировать, — хохотнул он. Весело, без враждебности.
— Твоя мать отсасывает у чертей в аду, — скрипучим голосом холодно произнесла она.
Он погладил бородку, не сумев скрыть удивления. Светлый ежик волос блестел в свете свечей и люстры.
— Подобный лексикон тебе не идет, — снисходительно улыбнувшись, сказал он.
Она оскалилась и повторила, передразнив его высокомерный тон и легкую гнусавость:
— Подобный лексикон тебе не идет…
Его глаза блеснули гневом, но он справился с собой и улыбнулся.
— Гнусный ублюдок, сын шлюхи, жалкий импотент…
Он молча смотрел на нее.
— Твоя мать была шлюхой, я угадала?
— Попала в точку! — радостно рассмеялся он.
Она не дала себя сбить и ответила вызывающе-злым смешком.
— Что тебя так рассмешило?
— Твой крошечный член! Мне повезло — или не повезло? — в прошлый раз я успела заметить этот, с позволения сказать, «прибор».
Его взгляд потемнел, и она вздрогнула, зная, на что способен этот человек.
— Прекрати.
— Прекрати.
Он повернулся и прибавил звук, повернув ручку стоявшей на комоде мини-системы. Взлетели ввысь голоса скрипок, разнуздались духовые, загремели литавры. Она принялась дирижировать, мотая головой, улыбаясь и поглядывая на него из-под ресниц. У нее не было ни ножа, ни вилки — он заставлял ее есть руками, с картонной тарелки. Продолжая изображать впавшего в исступление дирижера, она схватила тарелку с супом, отшвырнула ее и запела — фальшиво, поперек мелодии. Суп выплеснулся на стену, оставив на обоях жирное пятно. Голос вернулся! Она заголосила еще громче.