Старик завздыхал и умолк. Глядя на него, умолкли и окружающие. Невестка сделала мужу знак глазами: повела ими на дверь и обратно. Суконников-младший осторожно кивнул головой.

— Вам, папаша, отдохнуть желательно. Мы бы пошли...

— Сидите! — сердито возразил отец. — Захочу отдыхать, сам об этим скажу. Не фигуряй! Может, кто еще зайдет. Обещался Петр Ефимыч придти. До чего человека довели! Опасается, в скрытности ходит, переодевается...

— Очень против него, папаша, озлобление большое! — осторожно заметил сын. — Даже в общественном собрании у нас многие не одобряют, и не какие-нибудь там красные или либералы, а вполне благонадежные...

— Не одобряют! — загримасничал Суконников-старший. — Человек правильные поступки имеет, заботу о порядке в государстве, а они не одобряют! Вот взясти бы их таких на отметку, да и припомнить потом!.. Кто такие, не помнишь?

— Да что-то запамятовал, — завилял Суконников-младший.

— Разиня!.. — обругался старик.

В столовую вошла хозяйка.

— Пришел! — объявила она. — Через заднее крыльцо. Там в маленькой горнице разболакается... Беды! Я было и не узнала! Чужой, ну, прямо неизвестный прохожий!..

Мишин появился в дверях улыбающийся и развязный. Он шумно поздоровался со всеми, начиная со старика. Суконников-старший улыбнулся ему приветливо:

— Прижало тебя, Петра Ефимыч? Ну, садись, рассказывай.

— Да, приходится мне осторожному быть, — уселся пристав поближе к хозяину. — Достоверно мне известно, что охотятся за мною. Да и ротмистр Максимов подтвердил... Неприятно. Но доволен я и готов и впредь, себя не жалея, служить!

— Народ-то у тебя, Петра Ефимыч, как, распущен?

— В полной готовности! Когда угодно!

— Ишь ты!.. Это похвально.

В беседу всунулся Суконников-младший:

— Большие безобразия, рассказывают, ваши молодцы понаделали... На безвинных нападали...

Старик круто повернулся к сыну:

— Это какие же безобразия? Коли кому из скрытых крамольников бока намяли, так за это спасибо надо сказать! Юрунду ты говоришь, Серега!

— Разумеется, — примирительно вмешался Мишин, — разумеется, что могла где-нибудь и ошибочка выйти! Так можно ли без этого? Дело сурьезное и опасное... А которые осуждают, так прав уважаемый Петр Никифорович: шипят не иначе, как тайные революционеры... Вот вы поглядите на них через недельку, что они запоют!

— Значит, уповаешь, Петра Ефимыч, что через недельку все кончится?!

— Всенепременно! — горячо пообещал пристав... — Дня через два-три в городе будет свиты его величества генерал граф Келлер-Загорянский со своим эшелоном, да дня два на первоначальную очистку пойдет. Вот и считайте!..

— Ну, — опираясь на подлокотники кресла, торжественно и благочестиво произнес Суконников-старший. — Ну, слово даю под золото отделать алтарь в храме преображения и не пожалею для светских нужд... сколько моего состояния хватит...

Суконников-младший переглянулся с женой. Пристав радостно улыбнулся: он хорошо понял, о каких светских нуждах говорил старик.

На некоторое время все замолчали. За слегка примороженными окнами лежала морозная ночь. Там, за стенами этого теплого, ладно и прочно устроенного и обставленного дома была тревожная неизвестность. Там что-то шевелилось, готовилось, зрело. Суконников-старший почему-то взглянул на окно, защищенное прочными ставнями. Туда же невольно взглянул и пристав. Взглянул и тревожно зашевелился на стуле.

— Я, Петр Никифорович, имею просьбу до вас. Позвольте мне переночевать сегодня в вашем доме! Я и охранника своего отпустил...

— Ночуй! — решительно, но не совсем радушно, позволил старик. — Ночуй. Куда ты ночью-то побредешь!..

— Я вас не стесню, Аксинья Анисимовна! — успокоил пристав хозяйку.

Старик поднялся с кресла. За ним поднялись и все остальные.

— Покуда что, вели, хозяйка, ужин подавать!.. А вы, — обратился старик к сыну и невестке, — тоже заночуйте здесь. Нечего трепаться ночью!..

В столовой, усаживаясь за богато накрытый стол, Суконников-старший самодовольно заметил:

— Ладно! Покуда что, а наше от нас не уйдет!

— Всенепременно! — угодливо хихикнул пристав, жадно поглядывая на вина и закуски, в строгом и веселом порядке уставленные по белоснежной накрахмаленной скатерти.

Главные силы были сконцентрированы в железнодорожном депо.

В железнодорожное депо в мглистое неприветливое утро торопился Павел. Он только что провел бессонную ночь в типографии газеты, где ему пришлось быть и за корректора и за ночного редактора. Номер переверстывался два раза. Два раза поступал свежий и неотложный материал. И этот материал надо было во что бы то ни стало поместить непременно на первой странице. Это удалось сделать только при помощи наборщиков, которые дежурили в типографии вместе с Павлом.