Ночь получилась долгой и какой-то скомканной.

Мы оба чувствовали, что это наша последняя ночь, а потому, даже невзирая на количество выпитого, не могли полностью расслабиться. И то, о чем не говорили вслух, все же стояло мертвой стеной между нами. Словно материализовалось, не позволяя нам в полной мере насладиться теми крупицами счастья, которые мы решили подарить себе напоследок.

Утром, когда мне нужно было уходить, нас больше ничего не связывало. Точки над "і" были расставлены, а купленная ночь искупления миновала без следа.

Уже можно было говорить обо всем, и это, ровным счетом, ничего не меняло…

Татьяна плакала, склонившись над чашечкой кофе. Я с унылым видом размышлял о той горькой несправедливости, которая должна была вскоре свершиться, и проклинал себя последними словами из-за того, что так глупо отказался от девушки, да и, вообще, от всего…

— Самое страшное, что я совсем ничего не могу сделать… — говорила Татьяна. — Стоит мне с ними встретиться, и они сами обо всем узнают. Им подвластен дар, который нами давно утрачен. Они умеют читать мысли, изведывать тайны из глубины подсознания…

— Пока ты с ними не встретишься, мне ничего не угрожает?

— Да, если я сама не назначу встречу и не доложу…

— Ты это сделаешь?

— Не знаю. Я ведь, действительно люблю тебя. Однако, я даже не представляю, что будет со мной, когда ты уйдешь…

— Танечка, я не хочу, чтобы у тебя были из-за меня неприятности. Я разрешаю тебе рассказать им все…

— Да замолчи, ты! — вышла из себя девушка. — Не рви мне душу! И, ради Бога, не строй из себя благородного ангелочка! Разве ты не понимаешь, что унижаешь меня еще больше? Да и не всегда чрезмерное благородство идет на пользу… Ты сам в этом не раз убеждался…

Возразить было нечего.

Я чувствовал себя оплеванным, и оплеванным по заслугам…

В общем, расставание получилось грустным и тяжелым. Огромный булыжник придавил душу всем своим весом, и не было никакой возможности от него избавиться.

Говорить, казалось, уже было не о чем, и возникшая пауза еще больше усугубляла неловкость…

Татьяна хотела заварить еще кофе, но, высыпав в "турку" полпачки порошка, в сердцах выбросила ее в мойку. Достала из шкафа початую бутылку коньяка и стала наливать себе в чашку с застывшей на дне кофейной гущей.

Обо мне, вроде бы, позабыла.

А потому, когда коньяк начал переливаться через верх, я вырвал из ее рук бутылку и сделал несколько глотков из горлышка. Однако не ощутил ни вкуса, ни крепости.

Татьяна также залпом осушила чашку и снова замерла, подперев голову руками.

— Наверное, я пойду…

Она ничего не ответила, лишь, когда открывал дверь, я услышал ее тихий шепот:

— Прощай…

Выйдя из подъезда, я обернулся и за прозрачной занавеской увидел ее нечеткий силуэт.

Татьяна смотрела на меня…

Домой я добрался затемно.

Еще с лестницы услышал, как разрывается телефон. Уезжая, я забыл включить автоответчик.

— Андрюша, дорогой, как хорошо, что я тебя застала…

Я молчал. Мне нечего было ей сказать.

— Андрюшенька, миленький, я тебя очень люблю…

Голос Татьяны был тихим и грустным. Мне показалось, что она оправдывается передо мной…

Только, к чему запоздалые оправдания и никому больше не нужные слова?

— Андрюшенька, ты слушаешь?

— Да, Танечка… Дорогая… — добавил после небольшой паузы и испугался, что сейчас совсем раскисну, брошу все к чертовой матери и снова помчусь в Киев, неизвестно зачем и ради чего…

Сердце мое разрывалось от тоски и обреченности. И, наверное, от любви…

Взаимной и недоступной…

Зачем жизнь сыграла со мной такую жестокую шутку?

Чем я так сильно провинился?

Почему у меня все не как у людей?

— Андрюшечка, могу я тебя попросить об одной услуге?

— Да, конечно…

— Пообещай мне, что не поедешь на свадьбу к Илье…

Я молчал.

— Андрюшенька, тебе нельзя туда ехать. Для тебя это очень опасно… Ты не должен появляться возле Монастырища…

Я положил трубку и выключил звонок. Потом достал бутылку и накачивал себя коньяком почти всю ночь.

Однако желаемое забвение не приходило.

А когда коньяк закончился, я спустился во двор и вывел из гаража свою потрепанную "Таврию"…