— Бред! — не выдержал я.

— Вы меня разочаровываете. Поверьте, Андрей Васильевич, ни одно потрясение в вашем мире без нас не обходится…

— И как вам это удается?

— Я не могу раскрыть все наши методы. У нас не очень много эмиссаров в вашем мире, но мы располагаем громадными средствами, которые используем в избирательных кампаниях, лоббировании выгодных для нас интересов…

— Каким образом происходящее в нашем мире может касаться вас?

— Самым прямым. Наши далекие предки, конечно, я имею в виду не тех изгоев, которые позорно бежали, сделали немало, чтобы направить вашу цивилизацию. Более того, они стояли у ее истоков. Поэтому мы просто обязаны, на правах наследников, следить за всем и управлять…

— Мне кажется, вы заблуждаетесь. Наследниками могут быть только потомки. А они остались в нашем мире.

— Нет. Потомки не сохранили чистоты расы…

Спор мог быть долгим и безрезультатным. Все равно, что убеждать Папу Римского, что Бога не существует. Если он и сам понимает это, никогда не признается. Поэтому я не стал зря ломать копий в бесполезных дебатах.

— Вы не боитесь, что изгои могут проведать некоторые из ваших тайн и, мягко говоря, возмутиться?

— Исключено. Мы поддерживаем у них предельно низкий уровень интеллекта. Умных и сильных, как и в прежние времена, дабы не возвышались, приносим в жертву каменным изваяниям. Если грозит перенаселение, устраиваем маленькие войны для профилактики.

— Вам не страшно все это мне рассказывать?

Что-то в моем вопросе показалось собеседнику смешным. Его лицо расплылось в едкой ухмылке, мне даже показалось, что он едва сдерживает себя, чтобы не высказать нечто оскорбительное и неприятное для меня.

Но я уже сам сообразил, что к чему.

— Да, конечно, я понимаю, в случае отказа от сотрудничества со мной особо церемониться не станут. И, все-таки, господин директор, с вашей стороны не совсем честно ставить меня в такие условия, когда отказ равносилен смертному приговору. Вы не предоставляете мне права выбора, а в таком случае, о каком торге вообще может идти речь?

— А кто говорил, что с вами намерены торговаться? Мы не настолько нуждаемся в ваших услугах, чтобы выслушивать ваши условия. И, вообще, наш разговор с вами можете расценивать не как вынужденную необходимость с нашей стороны, а, скорей, как акт доброй воли, коему вы всецело обязаны прелестной Татьяне Сергеевне. Похоже, вам удалось задеть ее интимные струны…

Татьяна вспыхнула, словно цветок мака, и виновато потупила глаза, как будто, ее обвинили в чем-то постыдном. Она, как мне показалось, хотела что-то сказать, но под ледяным взглядом начальника сникла и не проронила ни звука.

— Вообще-то, мы ничего не имеем против тех чувств, которые в вашем мире именуются любовью. И, в то же время, мы придерживаемся правила чистоты брака. Татьяна, как вы уже, наверное, сумели понять, принадлежит к касте посвященных. Вы же, в нашем понимании, всего-навсего — жалкий изгой. Наделенный интеллектом и сообразительностью, но, все же — изгой! К тому же, изгой — опасный для нашего мира!

Металлические нотки и раньше проскальзывали в его голосе, сейчас же они звучали особенно явственно. Его слова не воспринимались иначе, как прямая, неприкрытая, угроза.

— Невзирая на это, вы снизошли до разговора с жалким изгоем, который, судя по вашим жизненным принципам и устоям, не должен даже подозревать о вашем существовании. Неужели причина всему лишь женская прихоть? Будь я романтиком, может, и поверил бы. Но… Я — прагматик. И, как мне кажется, вами для меня уготована некая роль, значение которой вы нарочно пытаетесь приуменьшить и при этом всячески вводите меня в заблуждение…

— Татьяна Сергеевна, вы по-прежнему, убеждены, что этот человек к вам неравнодушен?

Услышав вопрос, девушка содрогнулась.

Когда она заговорила, голос ее звучал неуверенно и то и дело срывался.

— Мне так казалось… Я не думаю, что могла ошибиться…

— А вы, как считаете, Андрей Васильевич, ошибалась девушка или нет?

Нужно было выручать Татьяну.

— Нет, не ошибалась, — ответил я. — Она мне очень нравится и, мне кажется, я ее даже любил…

— Почему вы говорите в прошедшем времени?

— А какая, в сущности, разница? Неужели так необходимо копаться в моей душе? — вспылил я, но, наткнувшись на ледяной взгляд, теперь уже адресованный мне, осекся. — Если вам интересно знать, я отвечу. Я любил ту Татьяну, которую знал раньше. Молодую, умную, привлекательную девушку. Научного сотрудника. Теперь, вдруг, оказывается, что она не тот человек, каким представлялась… Возможно, я смогу полюбить и эту Татьяну. Чтобы такое произошло, мне, как минимум, необходимо узнать ее…

— Может, в ваших словах и присутствует логика. Однако, поверьте, для вас будет лучше, если это случится скорее.

— Не улавливаю смысла…

— Объясняю. Татьяна Сергеевна, беспокоясь о вашей судьбе, которая, вне всякого сомнения, для нее небезразлична, решила просить разрешение на брак с вами. А, чтобы подобное стало возможным, вы должны перестать быть изгоем…

— Даже так? А как же чистота расы?

— Вы зря иронизируете. Понятие "чистота расы" давно утратило изначальное значение. Теперь приоритетным является преданность идее. Готовность пожертвовать ради нее всем, даже жизнью…