Исповедь
вернуться

де Габриак Черубина
Шрифт:
Разве тебе так страшен этот неправедный суд. Сердце в пылающей чаше пусть к небесам вознесут. Прочь от земной темницы в Божий чертог; там, где нельзя разбиться, там только Бог. Встретил там Ангел Белый, благословляя двух: бедное жадное тело и ослабевший дух. Ты не жалей о многом, здесь никого не зови, там совершиться пред Богом жертва любви. 1922

«Мечом двусторонним…»

Мечом двусторонним пронзает Господь, и все воспаленней изнемогает плоть… Она, как мертвец простерта под огненным мечом… И грубый пальцев знак не стертый клеймит плечо… На алчущих губах неутоленной дрожью еще горит порыв… Но, стоны заглуша, ее бойся и смирись: к небесному подножью, во тьме себя раскрыв, омытая поднимется душа. Июнь 1922

«Это все оттого, что в России…»

Это все оттого, что в России, Оттого, что мы здесь рождены, В этой темной стране, Наши души такие иные, Две несродных стихии они… И в них — разные сны… И в них — разные сны… Только грозы, Только небо в закате — всегда. И мои и твои… И не спящие ночью березы, И святая в озерах вода, И томленье любви и стыда, Только больше любви… Только больше любви неумелой И мучительной мне и тебе… Две в одну перелитых стихии — Они в нашей судьбе… Пламенеющий холод и белый, Белый пламень, сжигающий тело Без конца, Обжигающий кровью сердца И твое, и мое, и России. Июнь, 1922

«Все то, что я так много лет любила…»

Все то, что я так много лет любила, все то, что мне осталось от Земли: мой город царственный и призрачный и милый, и под окном большие корабли… И под окном в тумане ночи белой свинцовая и мертвая вода… Пускай горит минутной жаждой тело, горит от радости и стонет от стыда… Все то, что на Земле мучительно и тленно, я ночью белою не в силах побороть, и хочется сказать: она благословенна, измученная плоть… Пусть жажда бытия всегда неутолима, я принимаю все, не плача, не скорбя, и город мой больной, и город мой любимый, и в этом городе пришедшего тебя. Июнь 1922.

«По старым иду мостовым…»

По старым иду мостовым… Зеленая плесень по ставням ползет неживым… Он больше не тесен мой город — он пуст, он просторен, и шаг мой повторен унылыми вздохами плит… Пускай не срывается с уст твое неотступное имя, чтоб звук его не был убит, пленительный звук. Пускай пред глазами твоими цветущие лягут поля, и острая радость проснется грядущих неведомых встреч, а здесь мне тебя не сберечь, здесь сердце почти что не бьется, здесь вся умирает земля, и город, и я… Июнь 1922

«Около церкви березка…»

Около церкви березка, точно свеча белого воска, неугасимо горит… Около церкви я жду долгие годы, жду средь могильных заброшенных плит: Вечер настанет. Ангел-Хранитель темные воды крылом осенит… Божья обитель восстанет, Колокола зазвонят… Гаснет закат в липком тумане. Милый, не все ли равно, завтра, сегодня ли чудо, только б свершилось оно, только бы голос оттуда. Август 1922

«Богоматери скорбен темный лик…»

Богоматери скорбен темный лик, а руки Ее — в покое… Больше не надо тяжелых вериг, пусть станет сердце такое, как у Нее было в миг Ангельской вести. Хочешь, помолимся вместе Вечной Невесте. Пусть только руку поднимет Она, и боль утолится скорбящих, и в сердце войдет тишина, и солнцем оденет весна темные голые чащи… В обретенную гавань придут корабли, и время приблизится Встречи… «Упование всех концов земли и сущих в море далече»… Август, 1922

«Она ведет к каким-то высям…»

Она ведет к каким-то высям твоя душа — мою любовь, гляди, гляди, из этих писем сочится пламенная кровь… И розы расцветают, розы, в пурпурных розах весь твой путь, и вместе с кровью льются слезы, прими, прими, но не забудь, что капли слез — лишь капли счастья, благословенный летний дождь, — что в этой благодатной страсти души сияющая мощь. Август 1922