— Миша, а Миша! На работу опаздываю (а работала она мастером на маслозаводе), подбрось…

Поворчишь, но согласишься. Отвезешь — сам на работу опаздываешь. Опоздаешь — замечание получишь. В другой раз смотришь, уже и выговор объявили. А через несколько месяцев семейной жизни меня так и вообще понизили в должности. Правда, к этому времени моя Урине уже работала начальником цеха, так что материальную базу мое понижение из-под нас не выбило. Правда, к этому времени для нашего «Москвича» все больше и больше запасных частей стало требоваться. Протолкаешься за ними у магазина целый день — опять выговор. Так что через некоторое время меня еще раз понизили в должности. Правда, к этому времени моя Урине уже работала директором завода, так что и на этот раз наша материальная база не дала трещину.

Я же лично научился теперь пораньше вставать: встанешь, подготовишь машину, ждешь. Потом выходит жена, садится рядом и:

— Миша, быстрее на завод…

— В трест…

— К маме…

— В магазин…

— В контору на совещание…

Совсем я загонял своего «Москвича»! Так что к тому времени, когда меня уволили с работы, на нем уже больше десяти метров и проехать нельзя было…

Не знаю, что больше расстроило мою Урине: то ли мое увольнение, то ли состояние машины. Во всяком случае, вскоре она мне сказала:

— Вам бы, товарищ водитель, пора сменить машину. Кстати, наш завод получил новую «Волгу». И мне, как директору, нужен личный шофер. Не желаете ли устроиться к нам на работу? К тому же вы, кажется, сейчас без дела… Оклад — по штатному расписанию. Устраивайтесь… э… э… Миша, кажется, да? Устраивайтесь, Миша, не прогадаете…

Я и устроился. А что: неплохая работа! Прикажет начальник — крути баранку да вези. А крутить я умею — у меня же золотые руки и светлая голова, не зря институт кончал. А что семейная жизнь даст трещину, это я заранее предчувствовал. Разошлись мы с Урине. Потому что не положено, чтобы у директора шофером муж служил…

Перевод А. Финько.

Перевод с бурятского В. Латышева.

Я вышел из магазина и открыл дверцу своего «Москвича».

— Эй, браток, погоди-ка! — крикнул мне кто-то.

Я оглянулся. На тротуаре стоял мужчина в обнимку с огромным ковром, скатанным в толстый рулон.

— Ты случаем не в Сарыг-Булун?

— В Сарыг-Булун.

— Подвези, а? Ковер я купил. Вон какой здоровенный, разве с таким в автобус, влезешь?

Мы приторочили ковер к багажнику. Мужчина, сияя, уселся рядом со мной.

— Санчи Донгакович, — отрекомендовался он. — Ну, парень, повезло мне. Наконец-то ковер отхватил. Жена все уши прожужжала: когда да когда достанешь? Год мечтали. Вот и достал.

Приехали через час. Я помог Санчи Донгаковичу втащить покупку в квартиру. Вбежала молодая еще женщина — жена хозяина. Она развернула ковер и замерла от счастья.

Постучавшись, вошла соседка:

— Ну-ка, ну-ка, соседушки, показывайте обновку, — пропела она. — У-у, какая красота! Прелесть! Ну, и куда же вы решили его повесить? Или на пол постелете?

Хозяева оглянулись. А и правда, куда? На всех стенах и на полу уже были ковры. Хозяева встревоженно понеслись в другие комнаты. За ними — соседка. За соседкой — я, любопытства ради.

Во всех комнатах — одна и та же картина: свободного сантиметра нет, квартира укомплектована коврами полностью.

— А продайте его мне, — предложила соседка. — Ну, что поделаешь, раз места для него не находится. Не в кладовке же его держать.

— Что? Продать? — возмутилась хозяйка. — Да это же моя мечта! Я целый год в старых платьях ходила, ни одного нового не сшила! Шоколадных конфет не покупала, даже ни разу торт не попробовала, голодала, можно сказать. А вы мне предлагаете взять да так просто и расстаться с моим сокровищем!

— Да уж, — поддержал жену Санчи Донгакович. — Копили на ковер изо всех сил! В кино, в театр не ходили, ни одной газеты, ни одного журнала не выписали… Ничего, найдем, куда его пристроить…