Шрифт:
В итоге Альтгаузен, пожилой хитрый еврей, весьма влиятельный в Гуляй-Поле, был арестован. Его, как и Вульфовича, отправили в Гуляйпольский Совет и допросили. Дело к тому моменту получило широкую огласку, и Нестор Иванович записал в своем дневнике: «Сознавая, какую ненависть все это вызывает у нееврейского населения к еврейскому, я много труда и усилий положил на то, чтобы этого дела не раздувать, а ограничиться показаниями Альтгаузена. А потом сделал обширный доклад сходу крестьян и рабочих и просил его также не раздувать этого дела и не поощрять ненависть за этот акт, учиненный несколькими лицами, ко всему еврейскому обществу. Товарищи из Совета со мной согласились, доверяя мне... И граждане Вульфович и Альгаузен тут же были освобождены»…
Никакого наказания изменники и предатели не понесли. Как только их отпустили, они покинули Гуляй-Поле, а еврейские богатеи временно притихли, и формирование первого вольного батальона продолжилось. Еврейское население выставило роту бойцов из двухсот человек. А помимо того было сформировано еще пять из революционеров и местных жителей. Общая численность бойцов в батальоне быстро перевалила за тысячу штыков. Причем половина на лошадях. На вооружении револьверы, винтовки, шашки, гранаты, несколько пулеметов и даже пара орудий. Руководство батальоном принял Ревком, который в будущем планировалось расширить до Реввоенсовета. Боеприпасов и оружия сначала не хватало, но анархисты совершили налет на железную дорогу и разграбили военный эшелон. После чего эта проблема благополучно разрешилась. Оружия и боеприпасов в Гуляй-Поле стало столько, что было принято решение поделиться запасами с другими революционными общинами.
Все это время Ловчин вместе со своим взводом находился в движении. Именно благодаря ему и «Черной гвардии» охрана воинского эшелона не стала оказывать сопротивления. Очень уж уверенно выглядел Ловчин в своем черном бушлате, который был перетянут пулеметными лентами, заломленной набок бескозырке и пистолетом в руке. А «черные гвардейцы» под стать своему командиру. Каждый боец стоил пятерых и с такими людьми шутки плохи. Охрана эшелона поняла это сразу и предпочла не связываться. Так что, вернувшись в Гуляй-Поле, Андрей собирался немного отдохнуть и принять командование одной из рот вольного батальона. Поэтому совсем не удивился, что Нестор Иванович вызвал его к себе.
Дело к вечеру. Ловчина проводили в одну из комнат Гуляйпольского Совета, и здесь он увидел Махно в потертой гимнастерке. Заложив руки за спину, он стоял у окна. А еще в помещении находился Боря Веретельник, который сидел за столом. Оба анархиста выглядели крайне озабоченными. Лица хмурые и Ловчину показалось, что перед его появлением Махно и Веретельник спорили.
– Вызывали, Нестор Иванович? – Андрей посмотрел на Махно, подошел к столу и протянул руку Боре: - Здравствуй, братишка.
Моряки обменялись рукопожатиями и посмотрели на Махно, который обернулся и сказал:
– Да, Андрей, вызывал. Есть кое-что, о чем ты должен знать. Еврейская община на тебя зло затаила.
– С чего бы это? – удивился Ловчин. – Из-за Вульфовича и Альтгаузена что ли?
Махно поджал губы, немного помолчал и ответил:
– Вульфович и Альтгаузен дело прошлое. Они сбежали, да и бес с ними. Парень, которому ты голову проломил, когда Альтгаузена брали, умер.
– Сам виноват, - пробурчал Андрей. – Полез за буржуя заступаться и получил.
– Я с тобой согласен. Но еврейские товарищи требуют тебя наказать.
– И что? – моряк напрягся. – Отдашь меня жидам, Нестор Иванович?
Слово «жиды» Махно не понравилось, и он поморщился. Но Андрея не одернул и покачал головой:
– Нет. Не отдам.
– Тогда что мне делать?
– В Гуляй-Поле оставаться нельзя. Всякое может случиться. Тебе надо уйти, на время. Поэтому возьмешь свой взвод и выдвинешься навстречу гайдамакам. Пойдешь на запад. Направление будешь выбирать самостоятельно. Нам необходимо знать, какими силами располагает противник. Так что добудь хорошего пленника и пусти самостийникам кровушку. Как тебе такое предложение?
Ловчин посмотрел на Веретельника и тот кивнул:
– Нестор Иванович дело говорит.
– Раз так, то я готов, - Андрей поднялся.
Нестор Иванович слегка улыбнулся, он был доволен, и поинтересовался:
– Как у тебя с припасами и оружием? Если чего не хватает, постараемся достать.
– Все есть, - матрос пожал плечами.
– А лошади?
– Имеются.
– Тогда удачи тебе, Андрей. Проводники и связники, которые знают местных товарищей, присоединятся утром.
Простившись с товарищами, Ловчин покинул здание Совета и подумал о том, что не успел распустить взвод и это хорошо. А затем, поставив перед бойцами боевую задачу, Андрей стал готовиться к опасному походу. Как ни крути, именно его подразделение первым вступит в бой с гайдамаками и германцами. Это серьезно. Тут без крови не обойтись.
Кубань. Март 1918 года.
– И как тебе этот железный красавец?
– Демушкин похлопал ладонью по борту броневагона.
На его слова, в который уже раз за последние полчаса, я остановился и осмотрел захваченный нами бронепоезд «Коммунар», который стоял на станции хутора Романовский. Стальное чудище, которое наводило страх на все окрестные казачьи станицы, сейчас казалось безобидным. В который уже раз отметил для себя, что бронепоезд не какая-то там самоделка, а самая настоящая заводская вещь, которую сделали на Путиловском заводе в 1917-м году для боев на Западном фронте. Все как положено, бронепаровоз с рубкой командира, один жилой и два боевых броневагона с пятью пулеметами и двумя орудиями, одно калибра 76-мм, а другое 122-мм, плюс, как дополнение, две контрольные площадки. Огневая мощь, хорошая скорость, приличный боезапас, внутренняя связь и профессиональный экипаж в сто пятьдесят человек.