— Именно это самое.

Репнин недоверчиво пожал плечами:

— Мне говорили даже, будто родители от него отреклись.

— Я уже имел честь представить вам генерала Леонтьева, — оставался невозмутимым Бутурлин. — Николай Михайлович доводится Румянцеву зятем и может дать о нем более достоверные сведения, чем те, которыми мы располагаем.

Генерал Леонтьев, человек застенчивый, мешковатый, при упоминании его имени посмотрел на жену, как бы спрашивая ее разрешения говорить. Наконец сказал:

— Граф Петр Александрович давно отказался от того образа жизни, за который его осуждали. И родители от него не отрекались. Граф только сегодня получил письмо от отца.

Князь Репнин снова пожал плечами:

— Я не имел чести лично знать вашего шурина. Возможно, он и в самом деле не такой, каким его представляют в анекдотах.

Бутурлин победно заулыбался:

— Хочешь не хочешь, а придется, князь, изменить мнение о Румянцеве. Тем более, я собираюсь просить ваше сиятельство взять его с собой в поход на Рейн.

— Румянцева в мой корпус? — удивился Репнин.

— А разве вы против?

— Нет, почему же… Если прикажете…

— Вы еще будете говорить спасибо за такого командира, — не дал ему закончить Бутурлин. Тут он озабоченно посмотрел на наполненные рюмки. — Господа, что же получается: мы спорим, а рюмки стоят? Прошу, господа! Выпьем за поход русской армии в сердце Европы. Виват, господа!

— Виват! — отозвались гости.

Поход в Европу, о котором говорил Бутурлин, был назначен на лето будущего года. Бестужеву-Рюмину, ставшему недавно великим канцлером, пришлось проявить много упорства и хитрости, чтобы взять верх над своими противниками в избрании курса во внешней политике. По его настоянию Россия втянулась-таки в спор о так называемом австрийском наследстве [7] , заключила оборонительный договор с Австрией и Англией, обязавшись послать им в помощь на театр действий тридцать тысяч вспомогательного войска. На званом обеде генерал-фельдцейхмейстер князь Репнин представлял сей корпус особой своей, как командующий.

Опорожнив рюмки, гости заговорили о перспективах заграничного похода.

— Не кажется ли вам, господа, что прусский король с каждым днем все более наглеет? — говорил князь Репнин. — Австрия согласилась отдать Силезию, а ему теперь и этого мало, домогается новых уступок. Победы над австрийцами, видимо, вскружили королю голову, и он, думается мне, сейчас не против проглотить всю Европу.

— Если пруссаков не остановить, они могут потом угрожать и нашей империи, — в тон ему заметил Леонтьев.

— Положение Австрии быстро ухудшается, — вмешался в разговор граф Брюс. — Поддержка, которую ей оказывает Англия, не способна что-либо изменить. У Марии Терезии теперь надежда только на нас.

— Сдается мне, — снова заговорил Репнин, — длительная война уже истощила силы противников. Возможно, они согласятся на мир еще до выступления нашего корпуса.

— А как думают на сей счет послы? — обратился Бутурлин к шурину.

Все посмотрели на князя Голицына. До последнего времени князь был полномочным министром в Саксонии и имел о политике государей европейских держав широкие сведения.

Князь отвечал спокойно, с уверенностью человека, знающего предмет спора больше, чем другие. Он считал, что примирить враждующие стороны не так просто, как кажется на первый взгляд. Франция и Испания упорно не признают Прагматическую санкцию [8] Карла Шестого, и изменить их позицию смогут только уступки со стороны Австрии. Так или иначе, Марии Терезии придется расстаться с итальянскими герцогствами.

— Ни в коем случае, — горячо возразил князь Репнин. — Мы заставим испанцев и французов подписать мир без всяких условий. У Марии Терезии великие силы. На ее стороне Англия, Нидерланды, Сардиния, а теперь и мы идем ей на помощь. Испания и Франция ничего не получат.

— Посмотрим, — уклончиво ответил Голицын.

Когда обед подходил к концу и гости, оставив политику, говорили уже обо всем, что взбредет в голову, лакей объявил о прибытии графа Румянцева. Хозяин дома, порядком захмелевший, но еще крепко стоявший на ногах, сам пошел встречать опоздавшего. Он привел его под руку — высокого, со здоровым румянцем на щеках, внесшего с собой запах снега и солнца.

— Вот, господа, тот самый человек, о котором спорили. Прошу любить и жаловать.

Первым был представлен князь Репнин. Подавая полковнику руку, генерал-фельдцейхмейстер уточнил: Воронежского пехотного полка командир?

— Истинно, Воронежского, — ответил за Румянцева Бутурлин. — Того самого, где готовы ружья обменять на копья, чтобы ловчее было с противником драться.

— Мы учимся не только колоть, но и стрелять тоже, — возразил Румянцев.

— Колоть — дело прошлое, — сказал Репнин, уставившись ему в лицо. — Сейчас, когда есть ружья и пушки, поражать врага лучше на расстоянии.

— Я позволю себе не согласиться с вашим сиятельством, — выдержал его взгляд Румянцев. — При Петре Великом тоже были ружья и пушки, а все ж холодное оружие оставалось в почете. Без холодного оружия нет атаки, а без атаки нет победы.