Сидевшие с ним рядом одобрительно зашушукались: прав граф, зачем тянуть волынку?.. Кто-то вспомнил о фельдмаршале Салтыкове. Вот кому возглавить главную армию! Умный, опытный полководец. В Семилетнюю под Кунесдорфом самого Фридриха победил.

— Граф Салтыков достойный генерал, — со сдерживаемым раздражением сказал Панин, — но он стар, да и здоровье у него… Тут надобен такой, чтобы и опыт имел, и еще не стар был бы.

— Тогда, может быть, Румянцева?

На какое-то время воцарилось молчание. Сказать что-либо против этого человека было трудно. Румянцев находился в расцвете сил. И опыта предостаточно. В Семилетней показал себя не хуже графа Салтыкова. Одно худо — крут характером, своеволен, высшим чинам почтения должного не отдает…

Екатерина уставилась на раскрасневшегося Панина. Ее несколько удивляла горячность первого министра. Можно было подумать, что в этом деле он имел личную заинтересованность.

— Я не против графа Румянцева, — нарушил молчание Панин, — однако считаю более удобным дать ему корпус прикрытия. Граф хорошо знает тамошние места, да и войска у него уже под руками.

— Что ж, быть посему, — сделала утвердительный жест императрица, обращаясь больше к Панину, чем к остальным. — А кого в первую армию?

Панин многозначительно промолчал. Григорий Орлов громко покашлял. Наконец-то до него дошло, к чему клонил первый министр: Панину хотелось видеть командующим главной армией своего братца Петра Ивановича. «Ого, этим Паниным дай только волю!..»

— Я так думаю, ваше величество, — решительно поднялся Орлов, — командующим первой армией быть князю Александру Михайловичу Голицыну.

Услышав свое имя, Голицын выпрямился и уставился на императрицу ни живой ни мертвый. Государыня тоже посмотрела на него.

— Подойдите ко мне, князь.

Голицын, еще не оправившийся от радостной неожиданности, нетвердыми шагами приблизился к ней, преклонил колено.

— Я рада лично объявить вам о своем решении. Поздравляю, и да благословит вас Бог!

Она коснулась губами его напудренного лба и разрешила вернуться на место.

Интерес к совещанию как-то сразу пропал. Главный вопрос — кому командовать армиями — был решен, а прочее представлялось не столь уж важным.

Уловив общее настроение, государыня объявила:

— На сегодня разговоров довольно. Учредим военный совет, тогда поговорим еще раз.

План военной кампании писался в Петербурге генеральскими чинами, которые не очень-то хорошо представляли себе стратегическую обстановку в предполагаемых местах соприкосновения с противником. Упущений в нем оказалось так много, что Румянцев, получив сей документ, даже расстроился.

Главную слабость плана Румянцев видел в том, что «наступательной» армии ставилась ограниченная стратегическая цель — не допустить турок до соединения с польскими конфедератами. Действия этой армии по существу сводились к осаде крепости Хотин, что при большой протяженности, южных границ и отсутствии в этом районе необходимых коммуникационных линий было совершенно нецелесообразно. Кроме того, самостоятельные действия двух независимых армий могли привести к опасной разброске сил от Днестра до Дона, что исключило бы самую возможность взаимодействия войск. Пользуясь этим, турки могли легко вторгнуться в Малороссию через неохраняемые пространства, которые неминуемо образовались бы в результате несогласованных действий русских армий, ударить в тыл любой из этих армий. План не учитывал ни условий района боевых действий, ни особенностей методов ведения войны противником.

Изучив план, Румянцев решил ехать в Киев. Ему представлялось, что еще не поздно что-то поправить, пересмотреть, уточнить. Князь имел в придворном военном совете, не говоря уже о коллегии, большое влияние и при желании мог многого добиться.

Адъютант Петухов, как часто с ним бывало, завздыхал: на дворе пурга, дороги занесло, подождать бы немного… Но Румянцев ждать не стал.

— Выезжаем сей же час.

С тех пор как его назначили командующим, в нем пробудился прежний Румянцев — тот, что водил полки в атаку на Гросс-Егерсдорфском поле, геройски сражался под Кунесдорфом, одержал славную победу в Кольбергской операции. Он снова готов был по 10–12 часов не слезать с седла, работать сутками.

В Киев приехал в полночь. Голицын уже спал. Камердинер, хорошо знавший Румянцева как родственника своего хозяина, поместил его в теплой комнате, принес ужин. Но Румянцев хотел большего:

— Нельзя ли разбудить князя?

— Как можно, ваше сиятельство? — даже испугался камердинер. — Его сиятельство не позволяют себя беспокоить, пока не встанут-с сами.

Делать нечего, пришлось ложиться спать. Зато утром он не дал князю даже позавтракать, заставил закрыться с ним в кабинете, чтобы поговорить с глазу на глаз.

— Догадываюсь, о чем хочешь поговорить, — неодобрительно посмотрел на него князь. — Не одобряешь плана военного совета и готов представить собственный.

— Ты, как всегда, прав, — не стал хитрить Румянцев. — План мне действительно не нравится. Он составлен без учета опыта прошлой войны, без понятия обстановки.

— Гм, без понятия… — с усмешкой качнул головой князь.

— Насколько могу уразуметь, — жестко продолжал Румянцев, обожженный его усмешкой, — план составлен на основе предположения о вступлении турецко-татарской армии в Польшу для объединения с конфедератами?