–  Что за чехарда!
– выругался командарм.
– Конармия готова идти на Львов, а её передают Западному фронту! Неужели на этом настоял Тухачевский?

–  А ты, Семён, свяжись с ним и спроси!
– подал голос Ворошилов. Он сидел на деревянных нарах и чистил револьвер.

Будённый тут же связался по телефону с командующим фронтом, спросил, чем вызвано такое решение и кто подписал сей приказ.

Тухачевский, выслушав его, кашлянул в трубку, потом заговорил:

–  Приказ о передаче Конармии Западному фронту подписал главком Каменев [11] и член Военного совета Берзин.

–  Значит, товарищ Сталин этот приказ не подписал?
– уточнил Семён Михайлович.

–  Нет, - донёсся до него хрипловатый голос Тухачевского.

–  Теперь у меня, Михаил Николаевич, вопросов нет!
– Будённый положил трубку.

–  Что будем делать?
– спросил его Ворошилов.

Будённый ответил, что перебросить Конармию на Западный фронт он не успеет, так что остаётся одно - переговорить с центром.

Ворошилов предложил отстучать телеграмму на имя Ленина: так, мол, и так, просим разобраться в этой ситуации.

–  Через голову главкома Каменева как-то неловко обращаться к Председателю Совета Народных комиссаров, тут, сам понимаешь, нужна субординация!

Что же произошло? Мерецков узнал об этом позже. Когда 2 августа 1920 года Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение выделить Крымский участок Юго-Западного фронта в самостоятельный Южный фронт, Военный совет предложил передать Западному фронту (командующий Михаил Тухачевский) 12, 14 и 1-ю Конные армии. Но быстро осуществить эту операцию, к сожалению, не удалось. А 13 августа командующий Юго-Западным фронтом Александр Егоров и член Реввоенсовета фронта Сталин донесли главкому Каменеву, что армии фронта уже втянуты в бои в районе Львов - Рава - Русская и изменение основных задач армиями в данных условиях считают невозможным. Однако главком Каменев с ними не согласился и подготовил командованию фронта новую директиву - о передаче 12-й и 1-й Конных армий Западному фронту. Но подписать её Сталин отказался. Тогда директиву наряду с главкомом Каменевым подписал член Военного совета Берзин. Пока шли эти увязки и согласования, время было потеряно. Вывод Первой конной армии с Львовского направления начался лишь 20 августа, и оказать помощь Западному фронту она не успела.

–  Я очень переживаю за всё, что случилось, - признался начальнику штаба дивизии Мерецкову Будённый, - хотя ко всему этому не имею ни малейшего отношения. Всё делалось в центре. Возможно, Троцкий сыграл тут свою роль, а может быть, главком Каменев действовал по его указке.

–  Так кто же виноват в этом стратегическом просчёте?
– Мерецков смотрел на командарма в упор.

–  А тебе так хочется это знать?
– усмехнулся Будённый.
– Я и вправду не знаю...

Вина за случившееся лежала на Реввоенсовете Республики, на главкоме Каменеве и командовании фронта, но об этом стало известно позже. Странную позицию в этом вопросе занял Сталин. Ещё 5 августа он был согласен передать три армии Западному фронту, а в решающий момент документ не подписал. Ленин, анализируя истоки неудачи Красной Армии на польском фронте, говорил, что когда наши войска подошли к Варшаве, они «оказались настолько измученными, что у них не хватило сил одерживать победу дальше, а польские войска, поддержанные патриотическим подъёмом в Варшаве, чувствуя себя в своей стране, нашли поддержку, нашли и новую возможность идти вперёд. Оказалось, что война дала возможность дойти почти до полного разгрома Польши, но в решительный момент у нас не хватило сил».

В это августовское утро, сидя на солнце у штаба армии, Будённый читал директиву главкома Каменева о передислокации Первой конной армии на врангелевский фронт. К нему подошёл дежурный связист и вручил телеграмму из штаба фронта.

–  Срочная, товарищ командарм!
– уточнил он.

Это была депеша из центра об отзыве на третий курс Академии Генерального штаба всех слушателей, находившихся на фронтах.

Будённый позвал Ворошилова:

–  Иди возьми у меня телеграмму из центра, она по твоей части.

Ворошилов ознакомился с документом.

–  Всё понял?
– спросил его Будённый.
– Завтра же с утра распорядись, чтобы всех «академиков» откомандировали в Москву!

–  У нас их в Конармии пятнадцать человек, - сказал Климент Ефремович.

–  Всех отправляй! А с одним «академиком» я сейчас переговорю.
– Командарм связался со штабом 6-й кавдивизии. Трубку взял Мерецков.
– Ты как раз мне и нужен, Кирилл. Из Москвы пришёл приказ откомандировать с фронта всех слушателей Академии Генерального штаба, так что сдавай дела и - в Москву! Желаю тебе успешной учёбы. Тобой я доволен, и Ворошилов тоже доволен. И воевал ты неплохо. Благодарю тебя за всё содеянное по разгрому врага. Надеюсь, мы с тобой ещё увидимся.
– Будённый велел передать трубку начдиву Апанасенко и проинформировал его о приказе.
– С твоим подопечным Мерецковым я только что говорил, - добавил он.
– Лично поблагодари его за честную службу на благо Отечества и завтра же отправляй.

–  Я устрою ему подобающие проводы, товарищ командарм, он этого заслуживает, - отрапортовал начдив.

Много лет, спустя Мерецков написал: «Месяцы, проведённые в рядах Конной армии, сыграли очень большую роль в моём формировании как красного командира. Во всяком случае, вплоть до середины 20-х годов мои взгляды на военное искусство и практическое их воплощение в жизнь определялись опытом, вынесенным именно из боевых операций 4-й и 6-й дивизий Первой конной армии».

Приехал в Москву Мерецков утром. На вокзале народу - яблоку негде упасть. С трудом он протиснулся сквозь толпу, сел в трамвай, проехал до центра, пересел в другой трамвай и вскоре добрался до академии. При входе на территорию учебного центра часовой потребовал у него пропуск, на что Мерецков ответил:

–  Я слушатель, был на Юго-Западном фронте, вернулся сюда продолжать учёбу. Вот мои документы!
– Он вручил часовому предписание штаба Первой конной армии.

–  Воевали под началом казака Семёна Будённого?
– спросил часовой, и на его смуглом лице появилась добродушная улыбка.
– Мой батя сражается в бригаде Семёна Тимошенко, а я вот пошёл служить в Московский военный округ.