Мерецков не стал садиться в «эмку», а пошёл домой пешком.

Только бы Дуня никуда не ушла! Он после возвращения с Лубянки даже не поговорил с ней как следует, торопился в наркомат.

От этой мысли у него заныло сердце. «Добрая у меня жена. Из-за моего ареста бедняжка даже похудела...» - подумал Кирилл Афанасьевич.

Теперь у него был свой ключ, и он открыл дверь.

–  Это ты, сынок?
– услышал он негромкий голос жены.

–  Нет, это я, Дуняша...

Под вечер Владимир ушёл с друзьями в парк культуры и отдыха, а Кирилл Афанасьевич с женой сидели на кухне, пили чай, и Дуняша рассказывала, кто ей звонил, когда он находился на Лубянке.

–  Жуков спрашивал обо мне?

–  Да, и не раз, Кирюша. Как-то поздно вечером кто-то постучал в дверь. Я открыла - на пороге стоял Георгий Константинович. Он спросил, была ли я у тебя на Лубянке. Я ответила, что пока свидания мне с тобой не дали, всё ещё идёт следствие и свиданий с арестованным не полагается. Он попросил передать от него привет, когда наконец мне разрешат с тобой увидеться. «Ты, - говорит, - Дуняша, не переживай, твой Кирилл чист и его выпустят».
– Она помолчала.
– Да, чуть не забыла. Примерно через месяц после твоего ареста меня вызывал к себе Берия.

–  Что ему надо было от тебя?

–  Он хотел знать, кто из военачальников бывал у нас в гостях.

–  Ты назвала их?

–  Да. А что в этом плохого? Сказала, что не раз у нас дома бывали Клим Ворошилов, Семён Будённый, Иван Тюленев, Георгий Жуков, Саша Василевский, один раз приезжал на день твоего рождения Шапошников Борис Михайлович, то есть многие из тех, с кем ты работал в Генштабе и Наркомате обороны.

–  И что он, Берия?

–  Его почему-то больше всего интересовали Уборевич, Корк, Павлов и Блюхер. Я сказала, что Уборевич и Блюхер у нас гостили, и не раз, а Корка и Павлова никогда не бывало.

Неожиданно зазвонила «кремлёвка». Дуня поспешила взять трубку.

–  Можно Кирилла Афанасьевича?
– спросил чей-то негромкий голос.

–  Кто его спрашивает?

–  Сталин.

–  Одну минуту...
– Зажав ладонью трубку, Дуня взглянула на мужа.
– Вождь у телефона. Будешь говорить? Она отдала ему трубку.

Сталин, видимо, был расстроен, голос у него был глухой, с хрипотцой. Он спросил, как себя чувствует Мерецков, и, услышав, что «всё хорошо», уточнил:

–  Сколько я дал вам суток отдохнуть дома, двое?

–  Так точно.

–  Хочу украсть у вас сутки, не возражаете?

–  Я готов, если дело не терпит.

–  Очень даже не терпит, Кирилл Афанасьевич.
– Сталин откашлялся.
– Там, куда вас хочет направить Ставка, ситуация сложилась архитяжёлая, а людей, на кого бы я мог опереться, нет. Когда сможете ко мне прибыть?

–  Завтра к десяти утра я буду у вас. Могу и раньше.

Сталин сказал, что лучше прийти к восьми.

Положив трубку, Мерецков задумался. Он никак не ожидал, что «всемогущий и всесильный» вождь будет с ним так учтив, даже не верилось, что звонил именно он. Видимо, дела на фронтах резко ухудшились, если Верховный звонит ему домой и едва ли не упрашивает раньше выйти на службу.

–  Поедешь завтра с утра?
– спросила Дуня.

–  Сам Сталин просит, как мне не поехать!
– усмехнулся Кирилл Афанасьевич.
– Маршал Тимошенко возглавия Западный фронт у маршала Ворошилова в Ленинграде, маршал Шапошников стал начальником Генштаба вместо Жукова... Да, я понимаю Иосифа Виссарионовича, ему сейчас очень нелегко...

Кирилл Афанасьевич подошёл к комнате сына, прислушался. Вернувшийся с прогулки Володя крепко спал.

–  Жаль, что я не смогу проводить сына на поезд, - сказал Мерецков жене, когда вернулся на кухню.
– Ты уж, Дуня ша, собери его в дорогу. А я при первом же случае, когда окажусь в Москве, позвоню в училище и узнаю, как он уст роился.

–  Да ладно, не волнуйся, Кирюша, я всё сделаю. Она взглянула на мужа.
– Пора и нам укладываться спать.

Утром, прежде чем поехать в Кремль, Мерецков заехал в Генштаб. Хотел переговорить с Василевским, но был немного удивлён, когда увидел в кабинете маршала Шапошникова. Как ни в чём не бывало он о чём-то размышлял над своей рабочей картой. Вся она была испещрена различными карандашными пометками.

–  Борис Михайлович, вы что, ночевали здесь?
– спросил Кирилл Афанасьевич.

–  Пришлось, голубчик, - грустно промолвил тот и тяжело вздохнул.
– Наши войска повсеместно отступают.
– И вдруг, понизив голос, добавил: - Генерала армии Павлова и почти всех генералов его штаба расстреляли.

–  За что, Борис Михайлович?

–  Состряпали «дело», голубчик! Геройский человек был генерал Павлов, а его обвинили чуть ли не в предательстве. Если бы он хотел изменить Родине, то сделал бы это будучи в Испании.

–  Какая измена? Глупости!
– едва не крикнул Мерецков.