Шрифт:
Мерецков, пряча предписание, с хитрецой поглядел на бойца из-под лохматых бровей.
– Во-первых, Семён Будённый не казак и таковым никогда не был, он иногородний, родился под Воронежем, - сказал Кирилл Афанасьевич.
– Во-вторых, Семён Тимошенко командует не бригадой, а 6-й кавалерийской дивизией. Я был у него временно исполняющим обязанности начальника штаба дивизии.
– Да?
– удивлённо вскинул брови боец.
– Вы уж, товарищ Мерецков, не сочтите меня глупцом, напутал я...
– Кто тут глупец?
– услышал Мерецков за спиной чей- то голос. Обернулся и увидел начальника академии магистра математических наук генерала Снесарёва. Часовой замер, прижав к себе винтовку со штыком. А Мерецков так обрадовался, что воскликнул необычно громко: - Здравия желаю, Андрей Евгеньевич!
Тот, сняв очки, пристально на него посмотрел.
– Не узнаете?
– Мерецков!
– улыбнулся Снесарёв.
– Он самый, прибыл с фронта!
– Где воевали?
– В Первой конной армии.
Снесарёв подтянулся.
– У Семёна Будённого! Я знаком с ним. Весьма одарённый командир! А встретился я с ним впервые летом восемнадцатого года под Царицыном. Тогда я был командующим Северо-Кавказским военным округом и прибыл туда создавать из партизан регулярные войска Красной Армии, чтобы они оборонялись под натиском белоказаков донского атамана генерала Краснова. Поехал я под Царицын не один, а с членом Реввоенсовета 10-й армии товарищем Сталиным. Когда нам представили группу красных командиров, я обратил внимание на конника, у которого были очень пышные усы. Это и был Семён Михайлович Будённый.
– Вы сами спросили у него, кто он такой?
– Да, и он мне коротко ответил: «Семён Будённый». Я принял его за казака, а он робко меня поправил: «Я не казак, а иногородний». Потом, в ходе беседы, я задал ему вопрос: «В каких случаях вы можете идти в атаку на пехоту противника?» Он бойко ответил: «Когда боевые порядки пехоты расстроены, при преследовании противника и при внезапном ударе в тыл противника». Словом, мне понравился Будённый. В нём чувствовался бывалый вояка. И всё же я спросил его: в чём сила конницы? Он сразу ответил: «В манёвренности, в подвижности и массированном использовании».
– «Вы драгун!» - сказал я ему. А он спросил, как я определил. Я ответил: мол, не столько по жёлтой тулье его фуражки, которую он носит, сколько по его ответам. Драгуны всегда отличались хорошими знаниями тактики и оперативного использования конницы...
– Снесарёв сделал паузу.
– Ну и как вы там сражались с белополяками?
Мерецков сказал, что раньше он воевал на других фронтах, но больше всего приобрёл опыта из боевых действий Первой конной армии.
– В ночном бою под Коростенем меня вышибла из седла вражья пуля, - грустно произнёс Кирилл Афанасьевич.
– В Киеве лежал в госпитале, вылечили меня, и я снова вернулся в Конармию...
Снесарёву хотелось больше узнать о том, как воевали слушатели на фронтах, и он пригласил Мерецкова к себе в кабинет.
– Да, в боях с белополяками нас постигла неудача, - вновь заговорил Снесарёв, когда они вошли в кабинет.
– И кто нас подвёл? Михаил Тухачевский! Никак я от него этого не ожидал.
– Один ли он подвёл?
– Не один, разумеется. Виновны все: и главком Каменев, и командующий Юго-Западным фронтом Александр Егоров...
– А Сталин виновен?
– вставил Мерецков.
Снесарёв на минуту смешался.
– В неудачах наших войск на польском фронте лично я его вины не вижу, - высказался Андрей Евгеньевич.
– Но, если честно, пока и мне не всё ясно. Но вы будете изучать Львовскую операцию и всё-всё узнаете. Кстати, вы только что с поезда?
– Час тому назад прибыл с вокзала.
– Тогда пойдёмте в столовую академии. Я спешил на службу и не успел поесть.
– Отчего вдруг спешили?
– спросил Кирилл Афанасьевич.
– На десять часов утра меня приглашает на беседу главком Сергей Сергеевич Каменев, да и мне надо с ним решить ряд вопросов по академии...
Занятия ещё не начались, и в этот день Мерецков долго пробыл в гостях у Снесарёва. Из его уст он узнал много интересного и ещё раз убедился в том, как велики заслуги Снесарёва в укреплении Красной Армии. Сам он вошёл в историю как крупный военный деятель.
– Чьи лекции вам больше всего нравятся?
– неожиданно спросил Снесарёв.
Мерецков смутился, однако заметил, что преподаватели и лекторы в академии весьма известны в войсках, им есть что сказать, есть чему научить молодых генштабистов и трудно выделить из них кого-либо.
– Хитрите, товарищ Мерецков!
– Снесарёв лукаво повёл бровью.
– А чему вы научились за это время?
Мерецков ответил, что за прошедших два курса учёбы он понял главное: ведение войны - это и наука, и искусство, причём искусство сложное, требующее не только максимальной отдачи сил, но и серьёзных знаний, творческого их применения.